Вениамин Агеев - Песни сирены [сборник]

Конечно, если исходить из предыстории, то выезды на природу в составе нашего больничного отделения – традиционная территория Норки, и, пожалуй, я поступил бы умнее, воздержавшись от появления на маёвке в сопровождении Аллы. Дело в том, что бок о бок со мной, в той же больнице, работает ещё один наш общий соученик, Вадим Большаков, чей выпуск по времени пришёлся как раз между моим и Олиным. Таким образом, втроём мы представляем собою живой ряд преемственности Мичуринской средней школы. Как раз Вадим и положил начало этой традиции, пригласив Норкину на маёвку ещё четыре года назад, и она как-то очень органично «вписалась» в компанию моих коллег, причём при нашем с Вадиком минимальном участии. Впрочем, это не так уж удивительно. Так сложилось, что, хотя состав работников в отделении разбит примерно поровну между полами, среди женщин почему-то сплошь преобладают ветераны труда. Трудно представить, как выглядели бы эти выезды на природу, если б и наши «бабушки» дружно принимали в них участие, но все они, не считая давным-давно разведённой и одинокой Флюры Муминовой да двух-трёх санитарок, предпочитают проводить праздники дома, в окружении детей и внуков. Кстати, до своего развода я и сам не был завсегдатаем производственных гулянок, так что я их понимаю. Как бы то ни было, но с тех пор Ольга всегда ездила на маёвки вместе с нами, за исключением прошлого года. Но и то – лишь оттого, что буквально накануне была поставлена всё тем же Вадиком и примерно в той же компании в двусмысленное положение, а вовсе не потому, что не получила приглашения. Если мои отношения с Олей можно определить как близкую дружбу с элементами матриархата, то у Вадика к Норкиной – как он доверительно сообщил мне давным-давно, правда, туманно и в иных словах, – неувядающее чувство безответной любви, выражаемое, впрочем, столь робко, что его вполне можно принять за простую предупредительность галантного кавалера. Именно так Норка и считала до поры до времени, пока Вадик не напился на собственных именинах и, видимо, от избытка чувств, тут же, в присутствии всех гостей, не объяснился ей в любви – стоя на коленях, как в водевилях прошлого века, и в таких же цветисто-водевильных выражениях. Я нашёл эту сцену одновременно и смешной, и пронзительно печальной, но плохо скрываемая улыбка не пошла мне на пользу, потому что Норка вдруг неизвестно отчего расплакалась и потом дулась на меня ещё целую неделю, что для неё нехарактерно. Этой загадки я так и не разгадал. И в конце концов списал всё на выпивку, хотя, по правде говоря, в тот вечер никто, кроме Большакова, не проявлял большого радения по части спиртного, а Ольга так и вообще, по-моему, почти не пила.

Как бы то ни было, но когда через два дня после Большаковских именин Норкина не появилась на маёвке, то Вадик, самокритично подвергнув анализу причинно-следственные связи, тут же поехал к ней домой – извиняться и обещать, что подобного безобразия больше не повторится. А такой поступок – уже сам по себе почти подвиг. Оля так же, как и я, живёт на самой окраине города, только, в отличие от меня, не на западной, рабочей, стороне, а на южной, очень живописной, расположенной прямо у излучины реки. Там у Норки имеется в безраздельном владении очень ветхий, но в то же время и очень уютный домик, полученный в наследство после смерти бездетной двоюродной тётки. В любом случае, добираться туда без личного транспорта – долго и непросто. Неизвестно, о чём Большаков с Норкиной говорили в тот день и оценила ли она его беспрецедентный героизм или же он так и остался незамеченным, во всяком случае, недоразумение, по-видимому, было исчерпано.

Наверное, не стоило бы так активно таскать Аллу повсюду за собой, но в тот момент она мне просто безумно нравилась, так что я представлял её своим приятелям чуть ли не с гордостью учёного, переживающего эйфорию только что сделанного им великого открытия. К тому же так получилось, что вся моя жизнь разбивается на три неравных периода, причём первый и второй отделены чисто географически как друг от друга, так и от нынешнего времени. Из друзей и знакомых своих ранних лет, если не принимать в расчёт коротких поездок в родительский дом во время отпуска, я сейчас вижусь только с Ольгой и Вадиком. А бегство жены оборвало всякую связь со студенческим периодом моей жизни, причём я даже не уверен в том, что хотел бы увидеться с нашими некогда общими друзьями в роли брошенного мужа. Пожалуй, нет. Может быть, когда-нибудь, но, во всяком случае, не теперь. Возможно, это прозвучит глупо, но ныне основная и, как мне кажется, далеко не худшая часть моего круга общения представлена некоторыми из моих коллег. Я у них многому научился и в профессиональном, и просто в человеческом смысле. Они были рядом, когда у меня ещё было маловато опыта и я нуждался в совете, и они же помогли мне пережить тяжёлую тёмную осень четыре года тому назад – один бы я, наверно, не справился. Конечно, больше всех приятелей, даже вместе взятых, мне тогда помогла Норка, но её попечительство я привык ощущать как что-то само собой разумеющееся – иногда немного докучливое, иногда приятное, но совершенно неотвратимое.