Евгения Некрасова - Калечина-Малечина

Поначалу Кикимора вязала медленно, а потом разогналась. В процесс ввязалось подпрыгивание: сделает созданьице пять петель и тут же подпрыгнет на месте всем телом. Когда Катя увидела это в первый раз, у неё открылся рот от удивления, и стало не до затёкших рук. Кикимора держала в лапах уже настоящий шерстяной браслет с ровными, как соты, рядами и совсем без узлов. Внезапно в Катины уши полилось хриплое бормотание, сначала тихое, но по чуть-чуть нарастающее. Кикиморская пасть открывалась и закрывалась, а птичий язык двигался. Катя развернулась к созданьицу правым ухом. Кикимора полупела-получитала.

Созданьице подпрыгивало, вязало и пело. Катя никогда бы не взялась за столько дел одновременно.

Кате захотелось улыбаться. Слова были совсем неясные, но смешные и мягкие, как игрушки.

Это такое было стихотворение. Катя решила, что оно лучше Пушкина и «Катя катится-колошматится».

Кате стало вдруг совсем смешно, она прикусила губу и решила смеяться одними глазами.

Кикимора вязала, подпрыгивала, пела очень усердно и серьёзно. Катя моргнула, прыснула и принялась гоготать. Созданьице не обратило внимания.

Кикиморские платкообразные тряпки на голове чуть сбились, оттуда таращилась рыже-белая прядь. Катя смеялась, но продолжала держать руки-катушку.

Кикимора застыла, вернула крючок в белый пакет, завязала настоящий, но красивый узел и острыми зубами перегрызла нить, соединяющую варежку с Катиными запястьями. Катя увидела в лапах у созданьица красивое шерстяное чудо, хотела до чесотки разглядеть его получше, но Кикимора быстро спрятала его в белый пакет. Невыросшая потянула руки вверх, чтобы размять их и спину — будто стремилась улететь, а оставшаяся ещё примерно половина ниток мешала ей сделать это. Кикимора задрала мелкую свою голову, Катя как раз опустила свою и увидела морщинистую шею созданьица с синими прожилками на иссиня-жёлтой коже. Кикимора тоже задрала лапы, то ли повторяя за невыросшей, то ли потянувшись за мотком шерсти. Катя снова задрала голову вверх, так они посидели с задранными вверх передними конечностями и головами, потом невыросшая вернула руки с мотком шерсти в прежнее положение, и Кикимора вновь взялась вязать.

Она снова подпрыгивала и пела. Катя старалась запомнить слова странной песни про Калечину-Малечину. Когда невыросшая вникла в слова про вечер, она снова всё вспомнила и погрустнела. Кикимора тем временем закончила вязание, выбрав ровно столько ниток, сколько было в пакете. Даже на палец правой, на который Катя никак не закладывалась, хватило. Созданьице спрятало вторую шерстяную штуку в белый пакет. Невыросшая опустила руки, разминая их и удивляясь, что даже к такой неудобности можно привыкнуть. Кикимора тоже помахала крупными старушечьими кистями и подёргала бугристыми пальцами. Катя тихонько потянулась к пакету и вытащила одну за другой вязаные драгоценности.

Теперь-то стало понятно, что всякие выпендрёжистые, расфуфыренные шерстяные или синтетические тряпочки, связанные невыросшими из класса, — не варежки вовсе. Катя надела Кикиморские чудеса себе на ладони, гладила ими солнечные лучи и воздух. Невыросшая видела теперь, какие они — настоящие вязаные варежки: мудрые, прекрасные, с ровненькими рядами, но не машинными, а ручными, и совсем молодые и новые на вид, но древние, почти тысячелетние по своей красоте и силе — в общем, бессмертные. Кикимора молча моргала и махала беличьими ресницами, глядя на Катю. Вдруг невыросшая подпрыгнула на месте почти так же, как созданьице во время своего вязания. Кикимора тоже подпрыгнула от неожиданности.