Джоанна Кэннон - Среди овец и козлищ

– Мне нравилась миссис Кризи. Она учила меня вязать. Нам ведь она нравилась, правда, Грейс?

– О, да, – ответила я. – Очень даже нравилась.

Мы перешли дорогу напротив магазина «Вулворт». Еще не было девяти, но пыльные тротуары уже раскалились от жары, и я чувствовала, как ткань одежды липнет к спине. Люди в автомобилях опустили стекла, обрывки мелодий разлетались по улице. Когда Тилли остановилась перевесить рюкзак на другое плечо, я взглянула на витрину магазина. Она была забита сковородками и кастрюлями из нержавеющей стали.

– А кто ее убил? – Вот уже в сотый раз Тилли задавала мне вопрос именно у этой витрины.

– Никто не знает.

– Ну, а что же полиция?

Я видела среди сковородок и кастрюль отражение лица Тилли.

– Думаю, копы присоединятся к расследованию позже, – ответила я. – Ведь у полиции полно других дел.

Мы поднимались по булыжной мостовой в сандалиях, оскальзываясь на камнях. Звук при этом был такой, точно проходила целая армия. Зимой, когда дорожку покрывал лед, мы цеплялись за перила и друг за друга, но сегодня аллея простиралась перед нами точно русло реки, забитое хрустящими пакетами, высушенными водорослями и мельчайшей пылью, от которой ноги тотчас становились грязными.

– Зачем ты свитер надела? – спросила я.

Тилли всегда носила свитер. Даже в самую жуткую жарищу она натягивала рукава до кончиков пальцев, делая из них подобие перчаток. Лицо у нее было белее лепестков магнолии, как стены у нас в гостиной, и от пота на лбу каштановые волосы завивались мелкими кудряшками.

– Мама говорит, в свитере лучше, чтоб не подцепить какой заразы.

– Когда твоя мама перестанет тревожиться по пустякам? – Это почему-то всегда меня сердило, сама не знаю почему. И на этот раз рассердило еще больше, даже сандалии громче застучали по булыжнику.

– Сомневаюсь, что когда-нибудь перестанет, – ответила Тилли. – Думаю, потому, что у нее только один повод – это я. И она тревожится вдвое больше, чтобы как-то смириться со всем остальным.

– Это никуда не годится, – заметила я. Остановилась и стащила рюкзак с ее плеча. – Можешь снять свой свитер. Ничего страшного.

Она уставилась на меня. Прочесть мысли Тилли всегда было трудно. Глаза скрыты за толстыми стеклами очков в темной оправе, а выражение лица не выдает ровным счетом ничего.

– Ладно, – пробормотала она и сняла очки. Потом стащила через голову свитер, и, когда вынырнула из шерстяной ткани, лицо ее было покрыто красными пятнами. Она протянула мне свитер, я сложила его самым аккуратным образом, как делает моя мама, и перекинула через руку.

– Видишь, – сказала я, – ничего страшного не произошло. И ничего с тобой не случится. Я этого не допущу.

От свитера пахло микстурой от кашля и каким-то незнакомым мылом. Я дотащила его до школы, где мы влились в толпу других ребят.

Я знала Тилли Альберт ровно пятую часть своей жизни.

Привезли ее два лета назад, в кузове белого фургона, откуда и выгрузили вместе с сервантом и тремя большими креслами. Я наблюдала за этой сценой из окна кухни миссис Мортон, поедая булочку с сыром и прислушиваясь к прогнозу погоды для Норфолк-Бродс. Нет, мы не жили в Норфолк-Бродс, но миссис Мортон побывала там в отпуске, и ей до сих пор хотелось оставаться в курсе событий.

Миссис Мортон сидела рядом со мной.

«Посидишь с Грейс, пока я немного прилягу?» Так говорила моя мама, хотя миссис Мортон практически никогда не сидела – то вытирала пыль, то что-то пекла и не забывала при этом поглядывать в окна. В 1974 году мама то и дело норовила «прилечь», ну, и я довольно много времени проводила с миссис Мортон.

Я уставилась на белый фургон.

– Кто же это такие, интересно? – спросила я с набитым ртом.

Миссис Мортон дернула кружевную занавеску, свисавшую до середины окна с проволоки. Она раздвинулась в середине с явной неохотой – уж слишком часто ее отодвигали.

– Новые соседи прибыли, – ответила она.

– А кто они?

– Откуда мне знать. – Она еще шире раздвинула занавески. – Но мужчины я не вижу. А ты?

Я присмотрелась. Там были двое мужчин, но одеты оба были в рабочие комбинезоны и занимались делом. Девочка, которая появилась из кузова, продолжала стоять на тротуаре. Маленькая, кругленькая и очень бледная, она была похожа издали на большой белый камешек и одета в дождевик, застегнутый до самого подбородка, хотя никакого дождя не было вот уже недели три. Она морщилась, точно вот-вот собиралась заплакать. А затем вдруг ее повело вперед и вырвало прямо на туфли.