Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

Внутренний голос спасительно шепнул: надо включить дедукцию, но для начала запереть двери! И впрямь… В городе, только зашёл домой, сразу – щёлк задвижкой! А тут чего это он так расслабился?

Шишкин выскочил на веранду, щёлкнул шпингалетом, вернувшись в дом, накинул кованый крюк. И только теперь посмотрел на часы. Второй час ночи?! Дурдом!

Но всё-таки… Кто такая? И вот так – с налёту…

Откуда-то из подсознания вдруг всплыло: а ведь он воспринял незнакомку как родительницу кого-то из учеников! Зашла вечером узнать о своём чаде…

Хотя такое объяснение – это для идиотов. Родители в школу приходят, а не к учителю домой – чего выдумывать-то! В городе исключено, а уж на деревне… Да тут вообще подобное – из области ненаучной фантастики. Но как сей визит объяснить?

Объяснений не находилось. Только и лезло в голову, что это он либо с испугу тронулся, либо записался-зафантазировался, идиот, со всей этой шаталинщиной! Когда бы на часы глядел, то уже давно бы спал. А так… Свет горит, парень сидит. Чего бы не зайти скучающей дамочке…

«Ха! – осенило Шишкина-младшего. – Да это же, скорее всего, розыгрыш! Выпили в субботний вечерок после баньки местные бабёнки-разведёнки лишнего да и спор затеяли: а чего из эдака-такого выйдет? Подослали самую отчаянную, разбитную… Ведь какая-то театральщина произошла, ей-богу! Вообще-то, напугала изрядно… Но вот, опять же… Никакого запаха спиртного… Да и возраст уже не кавээновский… Ну дурдом сегодня какой-то! Дур-дом!..»

Предположения о розыгрыше или хмельном бабьем споре тоже показались маловероятными, совершенно за уши притянутыми. В удобоваримую логику не укладывались. А ещё… Александр не мог отделаться от ощущения какой-то неопрятности, исходившей от ночной гостьи. И какой-то опасности. Нет, не опасности… От этого ночного визита у Шишкина-младшего внутри возникло и уже не отпускало, хотя и не усиливалось, чувство некой тревоги. Необъяснимость ночного визита и тревожила, и злила, порождая внутренний дискомфорт. Так бывает, когда съешь чего-то сомнительного: и вкусно показалось, и ещё бы не отказался, но уже что-то шевельнулось в желудке, обещая изжогу, а то и вовсе несварение – увертюру к диарее.

«Силён! – в очередной раз поддел внутренний голос. – Мыслительный процесс достоин отдельной записи психиатра в общей истории болезни! От новаций передового учителя Шаталова через пространный экскурс в мир древнеславянской мифологии и до размышлений о поносе! Как бы и впрямь от впечатлений субботы, драгоценный ты наш Александр Сергеевич, не приключилась бы с вами медвежья болезнь! Если учесть, что с утра выпадает дальняя дорога при казённом интересе, то подобная дисфункция желудочно-кишечного тракта абсолютно ни к чему. А не отойти ли тебе-вам, батенька, в сам-деле, ко сну?»

Ранним воскресным утром невыспавшийся и злой Шишкин, хрумкая кроссовками «Кимры» первый ледок на лужицах и борясь с ещё не прошедшим ознобом человека, который встал в нетопленном поутру доме, приплёлся на колхозную молочно-товарную ферму. Вернее, на примыкающий к «мэтэфэ» молзавод – комплекс по первичной переработке молока, хотя никто там ни во что молоко не перерабатывал. Лишь хорошенько охлаждали, дабы без скисания довезти до города, уже на настоящий молочный комбинат.

Возле серой стены в моторных внутренностях видавшего виды «газона»-молоковоза копался шофёр-экспедитор Пётр Петрович Кущин.

– Долго спишь, пе-да-гог! – весело прокричал, высунувшись из-под крышки капота Кущин. – Молоко, оно не ждёт! Будем Маша да не наша – притараним простоквашу!

– Да вы поэт! – подхватил тон Шишкин.

– Ага! Особенно ежели мне плеснуть сто пятьдесят «с прицепом»! А дайте мне триста – пойду на подвиг чисто! Ну, чё, погнали?

И они погнали.

Молоковоз летел гоночным болидом по ухабистой просёлочной дороге, поднимая такие клубы пыли, что уже через пять минут в щелястой кабине висела плотная взвесь, которую не выдувал свистящий справа и слева воздух. Двигатель ревел, весёлый Кущин старался его перекричать.

– Ну, чё, как там моя Валька?! Ты, Сергеич, ежели чего, – сразу мне! Огуляю по пышной заднице ремнём! Одне кавалеры да танцульки на уме!.. А чё Кирька? В пятом он. Лопочет на уроках-то? Дома-то он у нас – сорока-щебетоха!

Шишкин кричал в ответ, мол, никаких пока проблем. Про себя хмыкнул: какие проблемы – три первых дня учебного года прошло. В пятых по уроку провёл, никого не запомнил, кроме двух Наташ, к которым надо обращаться особо: Наталья Ивановна Михайлова-первая и Наталья Ивановна Михайлова-вторая. Полные тёзки! Смешно! Две пигалицы, а величать надо как архивзрослых дам.