Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

Ашурков заржал.

– А вот ещё один исторический пассаж, – ехидно прищурился Шишкин. – Вот ты сейчас ржёшь, как мерин, а слышал небось выражение «Врёт, как сивый мерин»? Так вот. В начале прошлого века в одном из полков русской армии служил немец фон Сиверс-Меринг, мастер сочинять небылицы, почище барона Мюнхгаузена. В результате про врунов стали говорить: «врёт, как Сиверс-Меринг», а потом фразеологизм трансформировался в более понятного широким народным массам «сивого мерина». Множество выражений так в народе переиначили-упростили. Вот, к примеру, английское «Большое спасибо»…

– Сенкью вери мач! – тут же с видом знатока вставил Ашурков.

– Вот-вот. Когда в сорок пятом наши с американцами встретились на Эльбе и пошло братание, обмен сувенирчиками фронтовыми, типа сигареты «Кэмел» на зажигалку из патрона сделанную, то американцы, естественно, твердили: «Thanks very much!», а наши это тут же трасформировали в «Сенька, бери мяч!» и предлагали союзникам сыграть товарищеский матч. У Ильи Эренбурга это описано. М-да… Были времена. А сейчас друг на друга оружием бряцаем, ядрёной бонбой грозим…

– Да вроде не грозим… – неуверенно возразил Ашурков, блаженно попивая из чашки вино. – Наш Ильич в семьдесят пятом в Хельсинки вон какое соглашение подписал…

– Дядя! – хмыкнул Шишкин-младший. – Ты в это веришь? Да мы и Штатам, и натовской Европе были и будем костью в горле… Когда и что мы от них добрососедского видели? Ну их всех, этих политиканов! Выпьем лучше за прекрасный пол! За любовь и всё такое прочее. Я так понимаю, у тебя с Клавочкой полный ажур? Повязала она тебе красный галстук на шею? Ударно стучите в барабан?

– С Клавой у нас – серьёзно, – посуровел Ашурков, и тут же его физиономия разгладилась. – Мы, наверное, скоро поженимся.

– О, как! – присвистнул Александр. – Стремительно любовь набрала обороты… – Искренне удивился. Не успелось, что говорится, и подумать.

– Ладно… – засобирался Ашурков. Он отставил чашку и шагнул к вешалке.

– Да ты не обижайся! – воскликнул Шишкин. – Совет вам да любовь!

– А тебе выздоравливать. Ничего, до свадьбы всё у тебя заживёт!

– До чьей?! – тут уже оглушительно заржал Шишкин-младший.

– Ты чего? – испуганно глянул на него Ашурков.

– До чьей свадьбы-то? Если до вашей, то хорошо, а если до моей – тогда и представить не могу, сколь мне ещё ковылять!

Теперь уже хохотали оба, потом Ашурков ещё раз пообещал про бочку и удалился. А Шишкин, продолжая посмеиваться, совершенно ни к месту подумал, что в классе, помимо «умных» стендов, надо ещё оборудовать литературный музей-уголок. С натуральными экспонатами. Например, три черепа Тургенева, как обладателя самого большого в писательском мире мозга, ну и черепа соответственно. Вот и замуляжить – с припиской: «Копии с оригинала» – детский череп писателя, череп классика в юности, череп в зрелости… Метлу Бабы-яги туда, а может, в селе и ступа обнаружится. Клич ребятне бросить – такого понатащут!..

Но вскорости весёлое настроение улетучилось. Когда Александр взялся было ополоснуть под рукомойником чашки из-под вина. Мойдодыр был сух. Чайник показал только влажное дно. Оба ведра и канистра демонстрировали вакуум. И доблестный коллега стреканул, забыв об обещании притащить живительной влаги. Вот и верь после этого людям. Видимо, алкоголь, даже в незначительных количествах, действительно притупляет работу головного мозга. В голове автоматически всплыл почти что афоризм: «Трудовик после бутылки водки превращается в учителя пения. После второй он может преподавать философию». Хрень, конечно. Ашурков, вон, чуть-чуть вина лишь употребляет, не курит. Вот ведь эта кастовость и её стереотипы! Если трудовик – значит, пьяница и матершинник; если физрук – олицетворение тупости; математички и физички – сушёные воблы; химички – сама рассеянность, без конца устраивающая на уроках взрывы и поджоги; учителя иностранных языков – высокомерные снобы; историки – сплошь диссиденты; а словесники – экзальтированная заумь, нудно и безостановочно, с завываниями, декламирующая на уроках имажинистов.

Шишкин-младший тяжело опустился на табуретку, приоткрыл у Мойдодыра дверцу под раковиной. Помойное ведро разве что не плескалось через край. «Если бы я был капитаном Немо, – подумалось с неподдельной завистью, – и рассекал по морям-окиянам на «Наутилусе», у меня был бы замкнутый цикл использования воды…»

Однако содержимое поганого ведра выглядело столь непрезентабельно, что Шишкина тут же передёрнуло. У капитана Немо попросту не могло быть такого ведра. «Если бы…» Проклятое «бы»… Сколько же вреда от этой частицы!» – только и пришло в голову дипломированному с педагогическим уклоном филологу.