Никола Юн - Солнце тоже звезда

– Так что теоретически ты не сможешь убить своего дедушку, потому что ружье даст осечку именно в этот момент или у тебя случится сердечный приступ…

– Или симпатичная ямайская девушка войдет в комнату и сразит меня наповал.

– Да. Произойдет нечто странное и неправдоподобное, чтобы невозможное не смогло случиться.

– Bay, – говорю я снова.

– Это не просто «вау», – говорит она с улыбкой.

Это и впрямь не просто «вау», но я не могу придумать никакого мало-мальски толкового или остроумного ответа. Мне трудно думать и смотреть на нее в одно и то же время.

Есть такое японское выражение, которое мне по душе: koi no yokan [11] Предчувствие любви (яп.). . Оно про любовь, но не с первого взгляда, а скорее со второго. Когда, встретив кого-то, чувствуешь, что влюбишься в него. Может, сразу ты и не влюбляешься, но это неизбежно.

Вот что сейчас происходит со мной, я уверен. Но есть одна небольшая (и, вероятно, непреодолимая) проблема: это не взаимно.

Я НЕ РАССКАЗЫВАЮ Красному Галстуку всю правду о том, как бы я поступила с машиной времени, если бы у меня была таковая.

Я бы вернулась в прошлое и сделала так, чтобы самый великий день в жизни моего отца вообще не наступил. Это невероятно эгоистично, но именно так я бы поступила, чтобы мое будущее не было стерто.

Вместо этого я вдаюсь в научные объяснения. Когда я заканчиваю, он смотрит на меня так, будто влюбился. Оказывается, он никогда не слышал ни о парадоксе убитого дедушки, ни о принципе самосогласованности Новикова, и это меня удивляет. Наверное, я ожидала, что он окажется ботаником, ведь он азиат, и думать так, конечно, паршиво с моей стороны, ведь сама я просто не выношу, когда другие строят на мой счет подобные предположения – например, что я люблю рэп или на «ты» со спортом. Надо сказать, только одно из этих утверждений верно.

Помимо того что меня сегодня высылают из страны, я, если честно, не подхожу на роль девушки, в которую можно влюбиться. Во-первых, я не терплю ничего временного и бездоказательного, а романтическая любовь как раз и то и другое. Во-вторых, есть одна мысль, которую я держу в тайне: я не уверена, что способна любить. Даже временно. Когда я была с Робом, я ни разу не ощущала того, что описывают в песнях. Не чувствовала дрожь в коленках, не растворялась в любимом всецело. Не нуждалась в нем так, как нуждаются в воздухе. Он мне нравился, правда. Мне нравилось на него смотреть. Нравилось целовать его. Но я всегда знала, что смогу без него прожить.

– Красный Галстук, – говорю я.

– Даниэль, – настаивает он.

– Не надо в меня влюбляться, Даниэль.

Он чуть не давится своим кофе.

– А кто сказал, что я собираюсь?

– Тот маленький черный блокнотик, в котором ты что-то писал. И твое лицо. Твое открытое лицо сказало мне об этом.

Он снова краснеет – похоже, это его естественное состояние.

– А почему не надо-то? – спрашивает он.

– Потому что я в тебя не влюблюсь.

– Откуда ты знаешь?

– Я не верю в любовь.

– Это не религия, – говорит он. – Она существует вне зависимости от того, веришь ты в нее или нет.

– О, неужели? Ты можешь доказать, что она существует?

– Песни о любви. Поэзия. Институт брака.

– Да брось. Слова на бумаге. Ты можешь применить к любви научный метод? Можешь изучить ее путем наблюдения, измерить, поставить над ней опыт и повторить его? Нет. Можешь расчленить ее, и окрасить, и рассмотреть под микроскопом? Нет. Можешь вырастить ее в чашке Петри или установить нуклеотидную последовательность ее гена?

– Нет, – произносит он, подражая моему тону, и смеется.

Я тоже не могу удержаться от смеха. Порой я воспринимаю себя чуточку серьезнее, чем нужно. Он подхватывает ложкой кофейную пену и съедает ее.

– Ты говоришь, это просто слова на бумаге, но ты должна признать, что все эти люди что-то чувствуют.

Я киваю:

– Нечто временное и совершенно не поддающееся измерению. Людям просто хочется верить. Иначе им пришлось бы признать, что жизнь – это просто случайная последовательность хороших и плохих событий, которые происходят с тобой до самой смерти.

– И тебе нравится думать, что у жизни нет смысла?

– А какие у меня варианты? Такова жизнь.

Он съедает еще одну ложку пены и снова смеется.

– Так, значит, никакого рока, никакой судьбы, предназначения?

– Я же не настолько наивна, – отвечаю я, довольная собой больше, чем следовало бы.

Он ослабляет галстук и отклоняется назад на стуле, балансируя на двух ножках. Прядь волос выбивается из его хвостика, и он заправляет ее за ухо. Мой цинизм вовсе не отталкивает его – напротив, ему вполне комфортно. Он как будто даже повеселел.