Андрей Иванов - Аргонавт

Если б ты видел, как гадко и нагло она сказала, что Глеб выражает желание жить с мамой в новой семье и ему очень нравится его новый братик (все по-эстонски было сказано, конечно, но даже моего знания языка хватило, чтобы понять: это был не живой язык, а именно официальный, мертвый, кабинетный и к действительности он не имел ни малейшего отношения, – все была роль!), я чуть не взвился под потолок. Особенно «новый братик». И еще там есть бабушка, «мамина мама». Привезли, значит, мумию – она десять лет назад была никакая, сейчас, наверное, просто лежит, и все – «бабушка», одно название. Но считается, что это большой плюс – для ребенка. Эта невменяемая куча вони и тряпок – бабушка и большой плюс. Я бы Глеба наедине с ней ни на минуту не оставил. Потому что это просто-напросто опасно и вредно (как, помнишь, кто-то в «Дублинцах» говорил, что нельзя ребенка оставлять с чокнутым стариком-паралитиком, потому что для психики вредно, – аналогично!). Зато я начинаю врубаться, на что, собственно, куплена четырехкомнатная квартира: на проданную квартиру бабушки и проданное дерьмо двухкомнатное лысого логистика. И еще небось кредит взяли. Оттого такие мешки у нее под глазами; оттого с меня три шкуры содрать не терпится; оттого вся эта припадочная ненависть и злоба: ничем не удовлетворена, ситуация не позволяет расслабиться. Если б каталась как сыр в масле, не на старой мазде, а в джипе, если б не была там такая убогая обстановка, и мне кровь не портила бы. А так как ни в материальном, ни в эстетическом смысле, ни в духовном отношении ничего не удается, вот и бесится, и меня кусает, сына не пускает ко мне. Жаль ее. Мне так хотелось на суде подойти к ней и сказать: ну, через пять лет он сам будет ко мне ходить, не спрашивая твоего разрешения, и без твоего спросу оставаться у меня на ночь, и вечеринки у меня будет устраивать сколько угодно, – что ты тогда скажешь?

Мне жаль ее, жаль дуру! Рано или поздно все это возвращается. И когда все это говно, которое ты другим делал, к тебе возвращается, тогда это втройне страшно. Потому и этой стерве так отрыгнулось. Не за меня конкретно, а за всех, кого они оболгали, засадили-засудили или еще что. Я следил за его делом. Про это так много писали. Но не ожидал, что реальный срок: был уверен, что условно или штраф. Ан нет! Ты глянь, год тюрьмы, «реальное заключение».

В моем случае именно она повлияла, как никто, на решение уездного суда, и я написал просьбу, чтобы к рассмотрению в окружном назначили кого другого.

Уверен, что все напрасно и дело нужно считать проигранным, но я не хочу сдаваться, чтоб моя жена поняла, что я себя сломленным не чувствую и буду бороться до конца; правда, выплаты мои растут, но выкручусь как-нибудь.

Да, сейчас задумался и понял, что не только моей жене я хочу это показать, но чтобы и самой адвокатше ребенка насолить, чтоб дать ей пинка под зад – мол, ее видеть в зале суда не хотят, чтоб знала, как она мне омерзительна.

Ох, ты бы ее видел! С меня ростом, сиськи максимального размера – практически Анна Николь Смит и чудовищные клыки на нижней челюсти, такое апокалиптическое скрещение сексапильности и монструозности, просто мутант из порнохоррора, вакханалия ходячая…

Сам себе смешон, сам себе тошен

Хожу и напеваю:

Я бы тоже предпочел расстрел веревке, «Just do it», – ждать самое западло – вот бы сразу перенестись в момент, когда пули впиваются в тело, вламываются в череп, разнося мозг, как тыквенную мякоть. Наверняка моментальная смерть. Там, должно быть, все налажено, никакой осечки, никакого человеческого фактора, никто тебя фактически не расстреливает, эти офицеры и не целятся, тебя привязывают к креслу напротив намертво закрепленных стволов, офицеры – молоденькие, подтянутые, выглаженные – жмут на символические курки, по сути, и не расстрел, а просто механическое умерщвление. Абсолютно бесчеловечно – в том смысле, что тут не люди тебя умерщвляют, а механическое устройство, в этом смысле бесчеловечно. Разумеется, приоритетом остается смерть во сне (о японской пленительной смерти в процессе семяизвержения давно не мечтаю). Отвратительна коммунальная смерть, как в «Идиоте»: стоять со всеми, в очереди на эшафот, видеть других, с ними говорить, ждать, когда подойдет твой черед (предположим), знать, что те, что стоят за тобой, увидят тебя и твоя смерть их устрашит, как устрашает тебя смерть тех, кого вздергивают до тебя. Отвратительно, что показали казнь Хуссейна, – варварство! (Как тут не вспомнить «Приглашение на к.»!)