Кристин Фере-Флери - Девушка, которая читала в метро

Наконец она вдохнула и с трудом выговорила:

– Вы… вы здоровы?

– Буду здоров. Через несколько месяцев. Совершенно точно. Но мне не хочется, чтобы дочка беспокоилась. Для нее я уезжаю в путешествие, а вы поживете здесь, будете о ней заботиться, вот и все.

Он поднял руку ладонью к девушке, словно поставив этим жестом заслон. Никаких вопросов, говорил его взгляд.

Никаких вопросов, молча кивнула Жюльетта.

– Под галереей, рядом с нашей комнатой, есть еще две, мы ими не пользуемся. Там надо бы покрасить, но я уже устроил душ, варочные поверхности… Если вам подойдет… бесплатно, конечно. И я вам заплачу за…

– А можно я их сначала посмотрю? И потом… мне надо немножко подумать. Скажем, до завтра. Да, завтра я дам вам ответ. Это не поздно?

Он с явным облегчением улыбнулся и встал:

– Нет, конечно. Я вас провожу.

Через три недели Жюльетта переехала в новое жилище. Две комнаты, как и сказал Солиман, бывшие мастерские; солнце туда попадало лишь с галереи, через узкий колодец двора, и они до самых сумерек купались в бледном, ровном свете, который сразу показался девушке успокаивающим. Солиман извлек из какого-то чулана огромные банки светло-желтой краски, закаменевшие кисти, которые пришлось отмачивать два дня, и брезент; они расстелили его на полу и принялись за дело. Вскоре на ошкуренных стенах уже пересекались широкие желтые полосы, обозначая их перемещения, а вернее, их бессвязные разговоры. Заида сидела на корточках в углу у двери и, вооружившись акварельной кисточкой и палеткой с наползавшими друг на друга, растекавшимися, смешавшимися кругляшами гуаши, рисовала цветы на плинтусах. Темно-синие розы на красных стеблях, зеленые ромашки с фиолетовой серединкой, черные тюльпаны, “как тот, что Роза выращивала в своей комнате для бедного узника Корнелиуса” [4] Неточная цитата из романа А. Дюма-отца “Черный тюльпан”. .

– Плавает в Александре Дюма, как рыба в воде, – пояснил Солиман с горделивой улыбкой.

Никаких вопросов, твердила себе Жюльетта, умиравшая от желания их задать. Они болтали о красках, о цветах, о тюльпаномании, о восточных садах, поделенных на четыре части, по образу рая. Слово “парадиз”, кстати, происходило от древнеиранского слова pairidaēza , объяснял Солиман, оно означало “огороженный сад”.

– Предпочитаю сад без стен, – отозвалась Жюльетта, отметив про себя, что старый джинсовый комбинезон, который она утром натянула на себя, весь усеян желтыми пятнышками и похож на целое поле лютиков.

– А я люблю стены, – бросила Заида, не поднимая головы. – Они защищают.

– Тебе никто не хочет зла, zibâ [5] Красавица (фарси). , – ласково сказал Солиман.

– Откуда ты знаешь? Ты же не знаешь, что по ту сторону стены… Ты вообще на улицу не выходил.

– Но ведь как-то я должен был сюда войти.

– Ага, – пропела Заида, – как-то должен был, как-то должен был…

На том разговор кончился. Но Жюльетте очень хотелось знать, как отец с дочкой попали сюда, какой проделали путь, откуда уехали, из какого сада или, может, от какой войны; она невольно рассказывала себе истории про них, и эти колеблющиеся, усеченные, неверные судьбы еще добавляли им обаяния – им и этому месту, похожему на корабль, севший на мель в лимане, слегка заброшенный, но невероятно живой.

Они говорили о книгах и опять о книгах, о готических романах Хораса Уолпола и о “Дублинцах” Джойса, о фантастических рассказах Итало Кальвино и о коротких загадочных текстах Роберта Вальзера, о “Записках у изголовья” Сэй-Сёнагон, о стихах Гарсии Лорки и персидских поэтов XII века. Солиман, отложив кисть, прочел стихотворение Низами:

Жюльетта почти уткнулась носом в стену, слова взволновали ее, почему я волнуюсь, спрашивала она себя, выравнивая дверной косяк, я не влюблена в него, и все-таки, он скоро тоже будет в бегах, и все здесь для меня опустеет, этот склад, эти комнаты, его кабинет, несмотря на голос Заиды, на ее песни, игры и игрушки, которые я буду подбирать на ступеньках пожарной лестницы, несмотря на всех передатчиков и на все книги, несмотря…