Наталья Нестерова - Нежное настроение (сборник)

– Я тебя люблю, – вдруг выдал Антон. – Раечка, милая, солнышко... – Гладил Машу, касаясь нежно, как в первый раз.

Кто-то тоненько пропел внутри Маши – все, теперь навсегда!

– Любишь навсегда? – выпрашивающим голосом поинтересовалась она.

– Люблю. Поехали к Нине. Скорей!

Берта Семеновна с утра чувствовала себя неважно. Что-то в груди теснило, подташнивало. Сердце будто сжималось в тоненькую трубочку, и трубочка эта с ноющей болью старалась проткнуть грудную клетку. Попыталась вспомнить любимые стихи – Ахматову. Пробормотала вслух: «Я на правую руку надела...» – и запнулась. Что? Что надела?

Все исчезло. Ничего не могла вспомнить, ни одной строки. Взяла «Вечерний Ленинград», прочитала один подвал, второй. Смысл статей куда-то ускользал.

Ближе к вечеру, к пяти часам, она вышла на кухню выпить чаю и не смогла донести чайник до плиты – так внезапно кольнула резкая боль в левом мизинце. Закружилась голова.

«Весна, давление скачет. Пусть Аркадия измерит», – подумала Берта Семеновна и впервые в жизни унизительно, по-стариковски,цепляясь за перила, с трудом добралась до второго этажа к Аркадии Васильевне. Спуститься с последнего пролета ей помогла соседка Аркадии Васильевны, она как раз возилась ключом в замке. Увидела Берту Семеновну, привставшую отдохнуть на полпути, и помогла.

– Господи, а что же вы Аркашу к себе-то не вызвали, сами пришли? – всполошилась соседка, та самая, что ехидно рассматривала Нинины тоскливые супы и салаты.

– Зачем же беспокоить, – строго ответила Берта Семеновна.

Соседке показалось, что строгость эта направлена на нее.

– А вы проходите, проходите прямо к ним. – Соседка услужливо подвела Берту Семеновну к двери Нининой комнаты.

Аркадия Васильевна решительно допустила в свою комнату чужую любовь, но только не в уличной обуви. Поэтому у двери аккуратно стояли черные туфельки с маленькой пряжкой и мужские ботинки. Для соседки эти туфельки с пряжкой в ее квартире были совершенно посторонними, но хорошо знакомыми и уже ой как надоели! И правда, сколько можно! Аркашка хоть и врачиха, а устроила из квартиры стыдно сказать что!

Туфельки, черные, с пряжкой, стояли носами немного вовнутрь... «Не косолапь, ставь ноги прямо» – эту фразу Берта Семеновна когда-то твердила как автомат.

Берта Семеновна из последних сил сверкнула глазами, резко развернулась к выходу и, стараясь ровно держать спину, бросила из-за плеча:

– Благодарю, мне уже лучше. Простите за вторжение...

– Кажется, я слышала Бабушкин голос, – беспомощным осипшим баском проворчала Маша. На всякий случай она вскочила с постели. – Показалось, конечно... Я пойду домой... на всякий случай...

– С ума сошла, оденься! – Антон кинул в нее цветной ком одежды.

Зеленая бархатная юбка, синяя кофта, за пуговицу зацепился белый лифчик, голубая кружевная шаль, лиловые деревянные бусы, нитка длинная, нитка короткая. Маша молниеносно, через ноги, пролезла в юбку, накинула кофту и, кое-как обмотавшись бусами, стояла на пороге.

– Мадам, вы шляпку забыли! – Антон подал Маше лифчик. – С ума сошла?

– Нет, лучше пойду... или правда подождать? – неуверенно спросила Маша. – Ну ладно, посижу еще полчасика.

– Поздравляю, ты уже голоса стала слышать, скоро у тебя видения начнутся. Представляешь, приходит к тебе привидение... – Антон накинул на себя простыню и завыл голосом Серого Волка: – Где твоя девичья честь, Мария?!

Маша заторопилась домой. На прощание Антон послал ей воздушный поцелуй и сказал:

– А не пожениться ли нам, Раечка?

Уходя, Маша, как обычно, заискивающе улыбнулась соседке, а та неожиданно улыбнулась в ответ. Маше показалось, виновато. Аркадия Васильевна говорила, что женщина она, в сущности, не злая, одинокая только.

Как всегда после свиданий, Маше казалось, что на ней нарисовано все, чем она только что занималась. И она кралась по коридору, стелясь незаметной травинкой. Но домашняя тишина была еще тише Машиной. Тихая была тишина, а ударила Машу как пощечина. Что-то показалось Маше странным. В последнее время Бабушка часто бывала не в настроении. Могла затаиться у себя в комнате, но при этом свое неудовольствие явственно проявляла – то кашлянет, то дверью скрипнет, – все с особенным, неуловимым раздражением.

Невозможно было оставить Бабушку одну. Тихо выскользнуть за дверь или даже просто протиснуться через большой шкаф в родительскую квартиру. Про то, что можно кому-нибудь позвонить, Маша забыла. Она уселась в прихожей на пол и принялась ждать. Прислонилась к шкафу и смотрела прямо перед собой. Там, в углу, немного отошли обои. Под цветастым бумажным клочком пузырилась серая стена. На полу возле своих ног Маша насчитала сто тридцать восемь зазубринок. Зазубринки, вмятинки, царапины... сто тридцать восемь. ВЫСШИЕ СИЛЫ, зная, КАК она любила Бабушку, позаботились, чтобы на прощание ей прислышался Бабушкин голос.