Наталья Нестерова - Нежное настроение (сборник)

Русское было немодно, а Маша обожала русское – сундуки, старую мебель, подкрашенную сиреневым цветом, сохранявшим текстуру дерева. И Берте Семеновне нравилось. Ей вдруг пришло в голову оплести стул веревкой, на стул насадить кукол.

– У тебя необычное видение мира, – восторгался Боба.

– Вживлять природу в интерьер примитивно, – важничал Антон. – У тебя нет решения пространства. Ты решаешь пространство за счет заполнения мелкими деталями. Насажаешь всякого дерьма, а общего архитектурного решения пространства нет.

– Я же не дизайнер, так просто, балуюсь. Я – ведка. Ты вырастешь большой, натворишь, а я буду ведать твоими творениями, – отвечала Маша. Ей было приятно, что он всерьез критикует ее тряпочки, цветочки, ракушки. Маша и увлеклась этим, стараясь показать себе и ему, что она самостоятельная, а не жалкий придаток, потерявший соображение от любви. Так что цели она достигла. Во дворе, рядом с помойкой, Маша подобрала корзину, оплела цветными лоскутками и посадила в корзину оставшихся кукол.

И трех недель не прошло, как Антон прибрал Машу обратно. Просто появился и весело отрапортовал:

– Раечка, я идиот, придурок, скотина бессмысленная!

Однажды Антон опять бросил ее, на этот раз совсем ненадолго – дня на два. Обиделся на Машину ревность.

Почти месяц они не приходили к Нине.

– Я тебе не нужна, – жалким ноющим голосом, ненавидя себя, нудила Маша.

– Раечка, малышка, – ласково отвечал Антон. – Я взрослый мужчина...

Женщин вокруг было – опытных, разных – без счета! И никто из них не болел Машиной болезнью. «Истерическая жажда отношений называется болезнь твоей девочки. Многие в юности болеют, только тебе-то зачем?» – так ему одна сорокалетняя художница все про Машу разобъяснила. Несмотря на немыслимую древность, она оказалась очень необычной и почти с месяц привлекала Антона больше, чем его молоденькие подружки.

Антон вздохнул:

– Ты коровушка, Раечка, тебе надо похудеть!

Сорокалетняя художница со смуглыми прутиками ручками-ножками была утонченной внутри и худой снаружи, будто вовсе без тела. Маша по сравнению с ней выглядела бодрым резиновым пупсом с веселой простодушной попкой и выпуклым детским животиком.

Маша принюхивалась к поджаристым мягким котлетам, сочащимся прозрачно-желтоватым жирком.

– Ты же котлеты мои обожаешь, чего не ешь-то? – удивилась Аркадия Васильевна. – Или пирог с маком бери. Тоже твой любимый!

– Я вегетарианка. – Маша похудела за неделю на пять килограммов.

– Убью! И Берте Семеновне все скажу! Человек без мяса не выживает! Как врач тебе говорю!

– Я выживу! – засмеялась Маша. – Выживу без мяса и без пирога и даже без корзиночек с кремом, мне бы только Антона!

– Дура ты, Машка! Красивый он больно, чтобы худеть для него! Все равно он...

Девочки, Нина с Машей, удивленно уставились на Аркадию Васильевну, неожиданно высказавшую такую здравую мысль.

Аркадия Васильевна давно уже вошла в курс Машиного романа. Машины страсти приятно оживляли ее жизнь. Пока она вечерами рассматривала высунутые языки и выстукивала вялые детские пневмонии, ей было сладко думать, что ее завешенная сохнущим бельем комната стала, как она выражалась, «приютом любви».

– Как думаешь, Нинуля, Маша с этим... Антоном... целуются? – мечтательно спрашивала она дочь. Как врач.

Антон то был, то нет, договаривался встретиться с ней у Нины и не приходил...

Это последняя капля, думала Маша и сразу же, вдогонку, решала не обращать внимания. Он делал еще что-то, и это становилось новой последней каплей. Отношения затухали. Антон отдалялся, но никак не мог ее от себя окончательно отпустить. Три шага вперед, два назад. В результате каждой «последней капли» они становились на один шаг друг от друга дальше.

– Ты как Карлсон, который все время улетал, но обещал вернуться. Малыш никогда не знал, когда он прилетит, и всегда ждал. – Маша очень старалась остаться на уровне хотя бы внешне шутливого выяснения отношений.

Антон улыбался, целовал Машу и очень бы удивился, узнав, как тщательно Маша анализирует каждый брошенный на нее взгляд, каждое слово. У него и в мыслях не было ее мучить. Просто она ему надоела. Вот такое детское слово.

Весной все газоны Гагаринского садика напротив Мухи были усеяны телами. Маша сидела на траве, а Антон полулежал рядом, головой у Маши на коленях.

– Давай на крышу поднимемся? – привстал с ее колен парень.

На купол вела лестница с перильцами, Маша с Антоном поднялись, Маша впереди, Антон сзади. Вскрикнув, Маша чуть не скатилась вниз – в куполе оказалось гнездо чаек. Попала в руки Антона, от неожиданности чуть не заплакала.