Николай Коняев - Пригород

Да… Дорого обошлось возвращение Васьки, хотя Матрена Филипповна и не думала об этом. Словно в пропасть, забыв о том, что было, забыв о себе, бросилась она в унизительное и позорное рабство, и — странно! — сладким оказалось оно.

— Я все сделаю! Все будет так, как ты хочешь! — шептала она, покрывая поцелуями волосатую Васькину грудь. — Все сделаю, милый, все!

И она нежно гладила Васькино плечо, словно стремилась стереть печальную татуировку: «С юных лет счастья нет». Да, стереть! Ее любимый должен быть счастлив. Она все сделает для этого. Все.

И, окончательно забывая о себе, задыхаясь словами, шептала Матрена Филипповна, что никогда не верила в худые разговоры о Ваське, не поверила и Якову Родионовичу, когда тот пытался убедить ее, что Васька украл мотор.

— Ведь не было этого? Не было? — заглядывая в лицо Васьки, спросила она.

Ничего не изменилось в лице Могилина.

Он лежал, закинув одну руку за голову, а другой небрежно ласкал свою начальницу и рабу. Неподвижно смотрел в потолок над собой, словно что-то там видел.

— Я знала, что не было… — прижимаясь к Васькиной груди, сказала Матрена Филипповна.

От притихшей Матрены Филипповны Васька ушел в пять часов утра и сразу отправился на фабрику. Миновав спящего вахтера, прошел в цех. Там никого не было, и пустое — без людей — помещение цеха казалось огромным.

Васька накинул спецовку и принялся за работу.

К началу смены, когда появился на фабрике Яков Савельевич, все было закончено. Все старые станки Васька отключил от электропитания.

Он забрался в свой закуток и, надев на голову промасленную кепку, принялся ждать.

Вышло так, как он и рассчитывал.

— Что это такое?! Что это такое?! — с криком ворвался в его закуток Яков Севастьянович. Но словно и не слышал его крика Васька-каторжник. Сосредоточенно и ясно смотрел он прямо перед собой, словно не видел Кукушкина.

И тогда Яков Сергеевич даже оробел, вроде бы и сник под этим ясным и бесхитростным взглядом.

— Да… — вздохнул Васька, прислушиваясь к тем мыслям, что совершались в нем. — Да… Такие дела. Давить до конца надо. Выдавливать начисто.

— Что-о?! — испуганно вскрикнул Яков Сидорович.

— Так… — задумчиво разглядывая его, ответил Васька. — Это я про тебя, сосед, говорю. Не обращай внимания.

— А! — успокаиваясь, понятливо кивнул Яков Сафронович. — Понимаю. А ты все обдумал, молодой человек? Ведь если что, так я много знаю про тебя…

— Обо мне все знают… — недобро усмехнулся Васька. — Но есть люди, к которым нужно присмотреться, чтобы узнать о них все…

И, вспомнив вдруг следователя, который вел пять лет назад его дело, Васька в упор заглянул в глаза Якова Спиридоновича.

— И выяснить, какие люди к ним приезжают…

Легко стало Якову Степановичу.

Горестно вздохнул он и мудрыми, до грусти мудрыми глазами посмотрел на Ваську. Все правильно. Все шло своим чередом. Сколько таких, как Васька, видел он за свою жизнь? И где они? Нет никого…

Город распадался на куски. Был парк, где по ночам смутно белели уводящие в тайную глубину тропинки, а в сонной воде прудов дрожали отражения дворцов и статуй; был район вокзала, отсюда, с платформ, открывалось голубое поле залива; желтая осока и разноцветные лодки в бухте; были после войны возведенные кварталы с тяжелыми сановными домами и гипсовыми статуями; были районы новостроек, насквозь продутые ветром, где в сырую погоду вспоминалось все тягостное, что только случилось в жизни… А самым большим в городе был район «Шанхая». Извилистыми, запутанными переулками тянулся он до Петергофского шоссе. Весь он был обречен на снос, и дома здесь давно не ремонтировали. Прогнившие насквозь, они разваливались прямо на глазах.

Прохоров вздохнул.

Ему казалось, что все вокруг похоронного бюро пропахло воском и венками. Все: и эти скособоченные дома, и тихая улочка с островками зеленой незатоптанной посреди проезжей части травы.

День нынче выдался у Прохорова странный. Утром он сидел и пил чай, когда в дверь постучала Матрена Филипповна.

— У меня к вам дело, Евгений Александрович, — сказала она, усаживаясь напротив. — Такое дело… — Матрена Филипповна мило улыбнулась. — Не официальное…

И дальше уже, опустив глаза, она сказала, что одного из работников фабрики призывают сейчас на действительную службу, а без него работать нельзя, лучше уж совсем остановить производство. Так вот она и хочет попросить… Как зовут этого ответственного работника? Виктор Могилин. Да. Пузочес. У него, кстати, и мать инвалидка. Астмой болеет.