Владимир Караев - Частный доктор

— Согласен, Алексей, — кивнул Поплаков. — До сих пор накладок у нас с вами не было.

— И не будет, господин мэр, и не будет! — подмигнул ему Леша в меру фамильярно и сменил тему: — Пойду, провожу нашего дорогого доктора…

— Только до двери, Леша, из номера — ни ногой, — шепнул суфлером Левон.

— До дверей, — не моргнув глазом, закончил фразу Леша, вытаскивая мобильник. — Поздновато… точнее, рановато уже… Всем отдохнуть пора.

Нашел номер Толстого Моти.

— Сейчас, Левончик, пристроим тебя поспать до самолета…

— Без проблем! — откликнулся Моти.

— Смотри, — тихо сказал в дверях Левон, — спиртного в номере нет, и блокер я ему дал…

— А, таки дал!

— Это в счет не входило! — быстро добавил Левон.

— Вот Инессе и скажешь! — улыбнулся ласково Леша. — Ладно, это потом, давай дальше.

— О’кей, — не стал препираться Левон, хотя при упоминании Инессы болезненно поморщился. — Но все равно может еще сорваться. Побудь с ним пару часов, а потом — велик наш Бог!

— Не вопрос. — Лешка подмигнул. — Колись, что ты ему дал?

Левон недоверчиво посмотрел на него:

— Ты в самом деле думаешь, что я тебе вот так запросто выдам все свои тайны? Все, что накоплено годами работы? Отсеяно из мировой литературы?

— Нажито непосильным трудом! — в тон ему подхватил Романов. — Два магнитофона, две кожаные куртки…

По уголкам глаз обоих проскочили лучики понимающей улыбки. «Мы с тобой одной крови».

— Не, Левоныч, не думаю! — покачал головой Леша. — Дурачусь, ваше благородие…

— Алексей! — капризным тоном позвал его Поллаков. — Можно вас на секунду? Прежде чем вырублюсь, хочу вас что-то спросить.

— Секундочку, господин мэр! — выразительно закатил глаза к небу Романов и беззвучно, но экспансивно выматерился, поймав сочувственный взгляд Левона. — Уже иду!

— На месяц его должно хватить, а дальше… — пожал плечами Левон.

— А дальше — его проблемы, — отрезал Леша.

— Угу, — кивнул Левон и вышел.

Лешка смотрел ему вслед.

У лифта Левон повернулся:

— Леша, ты же классный доктор! Брось это нахрен! Женись, детей заведи, живи…

— С себя начни! — отрезал Романов.

— А что я? — опешил Левон. — У меня жена… — Замялся на мгновение. — И вообще… дети, собаки… У меня все нормально!

— Вот ты и брось, нормальный ты наш! — Злость Леше удалось погасить, но прозвучало все равно резко.

Левон фыркнул:

— А мне-то зачем бросать? Я доктор, я людей лечу. Своим делом занимаюсь, дорогой.

— Спокойной ночи тебе! — тихо сказал Леша, тепло улыбнулся и закрыл дверь.

Постоял лицом к закрытой двери, смотря прямо перед собой, глубоко вдохнул и длинно выдохнул:

— Иду, Алексей Николаевич, иду!

Все познается в сравнении.

Банально, но факт, — подумал Леша, плетясь по ступенькам трапа за толстой молодой мамой, чья двухлетняя дочка захотела самостоятельно (и, вероятно, впервые в жизни) спуститься на землю из «самайёта».

И теперь вся пассажирская толпа покорно и терпеливо шла приставным шагом за перегородившей трап парочкой — ковыляющим златокудрым младенцем и его необъятной мамашей с выкрашенным в морковный цвет ежиком волос, в когда-то розовых лосинах, обтянувших гигантский зад до барабанной гулкости, голубой блузе парашютного размера и артериально-алого цвета кроксах.

Кроксы так же невозможно отделить от израильтян, как парнокопытность от коровы. В любой стране мира, на любом континенте, включая Антарктиду, увидя обутые в резиновое уродство ноги, можете смело обращаться к их обладателю на иврите — не ошибетесь.

Толпа перекликалась между собой, посмеивалась и совершенно искренне не обращала внимания на причину затора — в Израиле к детям и их маленьким прихотям относятся свято.

«Все познается в сравнении» — мысль, мелькнувшая у Леши, только он ступил на трап, относилась к тель-авивскому лету, которое по сравнению с эйлатским мартеном сейчас тянуло лишь на его рахитичного младшего братца.

Весь полет (правда, назвать этот получасовой переход из взлета в посадку полетом — некоторое, мягко говоря, преувеличение, но пусть уж оно будет) — в масштабах крошечного Израиля. И это, господа, единственная внутренняя авиалиния страны… Будем снисходительны!

На протяжении всего полета Леша возвращался к их беседе с Поплаковым, прокручивал ее в голове, анализировал.

— Присядьте, доктор! — улыбнулся Поплаков, призывно похлопав по подлокотнику указал на кресло рядом с кроватью (так хозяин хлопает по ноге, подзывая пса). — Пусть эта короткая беседа послужит лишь началом, запустит мыслительный процесс в вашей голове.