Сол Беллоу - С ногой во рту или Язык мой – враг мой

Как я уже сказал, Эдди Уолиш, несмотря на искривление позвоночника, не желал вести себя как калека. Хоть он и ходил ссутулившись и припадая на левую ногу, но смотрелся стильно – в добротных английских твидовых костюма и туфлях брэнда "Ллойд-энд-Хэйг". Сам же он говаривал, что вокруг предостаточно женщин-мазохисток для вдохновления любого парня на то, чтобы «почистить перышки» и принарядиться. Мужчины с физическими недостатками умели отлично ладить с девушками определённого сорта. Поэтому мне кажется, мисс Роуз, что в тот памятный день лучше бы вы оставили свой комплимент для Эдди. Но на нашу беду на тот момент он уже был женат, а я – холост.

В начале семестра, пока стояли солнечные деньки, мы с Эдди чуть не ежедневно ходили на прогулку. Тогда он мне казался каким-то загадочным. Я всё думал: Кто же он всё-таки такой, этот чудак, ставший (вдруг) мне близким другом? Что это за странное низкорослое создание рядом со мной с огромной головой, укрытой высокой шапкой густых волос? Из ушей его также торчат, но под иным углом, пряди волос густые будто кнутовые жгуты. Одна девица из кампуса даже предложила мне уговорить его побрить уши – только к чему? Ведь он не понравился бы ей и с побритыми ушами – размечталась. Смех у него звуком напоминал какой-то духовой инструмент – скорее гобой, чем кларнет. Издавал он его как ноздрями, так и ртом по форме напоминающим прорезь на хэллуиновской тыкве. Улыбка у него была как у Альфреда Э. Ноймана с обложки журнала «Мэд», слывущего наследником «несносного мальчишки», пресловутого персонажа книг Джорджа Пека. Глаза же его хотя и были теплы, как бы приглашая к дальнейшему сближению, но не давали самого желаемого. Я жаждал его восхищения. Обожая его, но не чувствуя взаимности, я добивался его расположения блистая остроумием – ведь он же интеллектуал с вычурными замашками передового постмодерниста- экзистенциалиста. При этом он вроде ещё и не лишён доброты. Хотя труднее сказать чего он лишён. Ко всему ещё обожает Брехта и Вайля, напевает мелодию «Маки Мессер» и даже наигрывает её на пианино. Впрочем, такая музыка (немецкий кабаре-джаз двадцатых годов, который был ответом Берлина окопному милитаризму и агрессивному пацифизму) уже никак не могла считаться современной. Чтобы Эдди позволил себе опуститься до такого старья – немыслимо! Ультрасовременный Эдди всегда был в авангарде. Ранний фанат поэтов-битников, он был первым, кто процитировал мне чудесную строчку Аллена Гинзберга: «Америка, я налегаю на колесо "голубым" своим плечом ...» Именно благодаря Эдди я стал восторженным читателем Гинзберга, у которого почерпнул множество мудрости.

Возможно, вы, мисс Роуз, сочтёте (как и я сам) странным, что я остаюсь преданным Гинзбергу столько лет. Однако, позвольте мне предложить фрагмент одной из его последних книг, как всегда незабываемой и увлекательной. Гинзберг пишет, что Уолт Уитмен спал с автором книги «Совершеннолетие любви», Эдвардом Карпентером, который потом стал любовником Гэвина Артура, внука Честера Артура, одного из самых загадочных наших президентов. Гэвин Артур, будучи уже очень старым, стал любовником одного гея их Сан-Франциско, который, сойдясь с Гинзбергом, замкнул круг и состыковал Мудреца из Камдена [Уитмена] с его единственным законным наследником и преемником. Всё это немного напоминает рассказ доктора Панглосса о том, как его угораздило заразиться сифилисом. Прошу простить мне это, мисс Роуз, но мне кажется, что для данного разбирательства, которое может очень больно задеть наши с вами чувства, нам понадобится как можно более широкий людской фон. Вы должны знать, с кем говорили тем днём, когда, трепетно улыбаясь, отважились сделать мне комплимент ... пожелать мне, нам, удачи. Я же отплатил вам за это злой остротой, привычно извлечённой из недр моей натуры, этой кладези неуместных фраз.

Я чуть было не забыл о том, что произошло когда на мой адрес в Канаде пришло письмо Уолиша. Его письмо – это своеобразная Книга Есфирь, в которой мне отведена роль негодяя Амана. Должно быть, Уолиш все эти десятилетия жёлчно сушил голову над тайной моей сущности, вновь и вновь и вновь перерисовывая схему закоулков моей души. Он составил список всех моих грехов, моих проступков, детали которого столь чётки, перечень столь внушителен, а резюме столь кратко, что, похоже, он рьяно собирал, подшивал, протоколировал и отшлифовывал моё дело во время самых тёплых и солнечных деньков нашей дружбы. Только представьте, мисс Роуз, получить подобный болезненный документ в то время, когда я пытаясь совладать с горем и злостным попранием моих прав человека, скорбел по жене (и, как ни смешно, по моему брату-аферисту). Кроме того я переживал Edad con Sus Disgracias , обнаружив, что не способен более распрямить средний палец, и взвешивал перспективы трудоустройства и (стремительно приближающегося) семидесятилетия.