Мария Ануфриева - Доктор Х и его дети

— Тогда вам придется прислушиваться или не закрывать двери. Будьте покойны, не подведу.

Во дворе было тихо. Даже не верилось, что по ту сторону дома шумит Ленинский проспект. Христофоров ворочался, простыня неудобно елозила по кожаной поверхности дивана, так же не предназначенной для сна, как вся эта с вычурным вкусом обставленная квартира — для нормальной жизни. Думал о том, что самые невероятные события случаются обыкновенно и обыденно.

Он пытался и не мог вспомнить студентку Маргариту, равно как и других студенток: до них ли ему было? Что говорить, если свою жену он помнил с трудом, да и не хотел помнить. Напряг память: вот, вроде промелькнула какая-то, но она ли это была?

Спать оставалось часа четыре. Христофоров перестал мучить безответную на студенток память, подтянул простыню, прижал ее спиной, чтобы не сползла, и захрапел.

Маргарита дождалась обещанного храпа и улыбнулась. Она лежала без сна и тоже вспоминала студента Христофорова. Придя на новую работу в детскую больницу, она столкнулась с ним нос к носу спустя много лет после студенческой поры.

Раньше у нее не было поводов подойти к нему, теперь она сама могла их создавать. Осваиваясь в женском отделении, Маргарита не стеснялась спрашивать совета и просить его о помощи, манкируя прочих коллег. Намеренно не замечала, как он ворчал и едко юморил, подтверждая репутацию хмурого, но безотказного доктора. Поначалу она еще пыталась найти в бирюке обаятельного увальня из прошлого, но потом бирюк взял верх, и она окончательно уверилась в пророческом даре знакомой астрологини, которая, страшно сказать сколько лет назад, предупредила ее:

— Он созреет и обратит внимание, когда вам это будет уже не нужно.

Все же начала поздравлять его с днем рождения. Информационная доска в холле больницы давала на это полное право и подтверждала незыблемый факт мироздания: человек всегда получает желаемое, но чаще всего тогда, когда уже забыл, о чем просил. Она вспомнила, как хотела быть первой, кто говорит студенту Христофорову «С днем рождения», и говорила теперь. Пусть не первая и не на ушко, но говорила.

Стандартные сообщения сочинялись долго, иногда несколько дней, чтобы были еще стандартнее, еще безличнее и слегка с юмором, как он любит. Он не ответил ни на одно, ни разу. «Но ведь поздравления и не требуют ответа», — утешала она себя и на будущий год снова поздравляла, уже зная, что он не ответит, и заранее уговаривая себя не обижаться. А еще через год уже не обижаясь: ни на отсутствие ответа, ни на то, что ее день рождения — в то же число через месяц — проходил им незамеченным. Она позволила себе поздравлять его, не стыдясь полного равнодушия в ответ. Только каждый год в свой день все равно почему-то ждала до последнего, до двенадцати ночи — ведь информационную доску в холле видел и он…

Теперь она смотрела в потолок, слушала мерно накатывающий рык, который чудесным образом не раздражал, и спрашивала себя: нужно или нет, если даже звезды давным-давно высказались не в ее пользу? Но отвечали ей не звезды, а пришедшая на память подруга, ибо лучшие советчики одиноких женщин — еще более одинокие подруги. Одно одиночество притягивает другое, как магнит, но от этого не уменьшается ни у той, ни у другой. Зато получает теоретическое обоснование, под него подводится серьезная база, разрабатывается изрядная методология. Из случайного, житейского, преодолимого одиночество становится судьбоносным, оправданным, удобным и даже желанным. А если не становится, то кажется таковым.

Подруга говорила ей:

— В нашем возрасте единственное, чего хочется, это покоя и уважения.

Маргарита шутила:

— Так это на кладбище надо: там и покой, и уважение.

Храп и граппа качали ее на волнах, которые двигались по кругу, закручивались в воронку, но не затягивали внутрь, где все было бы кончено, а крутили и крутили по окружности, как космонавта в центрифуге. Чтобы выбраться из нее, достаточно встать с постели, но сил не было, да и не хотелось собирать их остатки, хотелось только покоя и уважения — золотые слова. Покой и уважение самодостаточны, и они у нее были.

— Повсюду следовать за вами, улыбку уст, движенье глаз ловить влюбленными глазами, внимать вам долго, понимать душой все ваше совершенство, — Фашист перевел дух и сверился с листом бумаги. — Пред вами в муках замирать, бледнеть и гаснуть… вот блаженство!

— А зачем ей это подсовывать? — подал голос со своей кровати Существо. — Это же глупо и некрасиво… И… подло!