Мария Ануфриева - Доктор Х и его дети

В отделении девочек он мог только делать записи в истории болезни, выписывать лекарства и тоскливо надеяться, что очередная «обезьяна» не выкинет в его дежурство ничего, кроме обычных для психиатрической больницы женских шалостей: стриптиза на подоконнике перед редкими мужчинами, проходящими по глухой улице мимо больницы, и вспыхивающих, как спичка, ссор по пустякам. Надо отдать должное, побеги среди девочек случались крайне редко, что еще раз подтверждало практичность и дальновидность женского ума: бежать дальше детского дома, откуда тут же привезут обратно в стационар, многим было просто некуда.

У девочек дежурила Маргарита — «женщина с харизмой императрицы и четверым размером бюста», как определял ее для себя Христофоров, сомневавшийся в таких же внушительных параметрах ее профессионализма. Чуть что, она сразу обращалась к Христофорову.

«Ну, как поживают ваши мандавошки?» — вертелось на языке приветствие, пока он спускался по лестнице на второй этаж.

— Что стряслось? — заменил он саркастическое приветствие на хмурый вопрос.

Маргарита сидела на этаж ниже, за столом, располагавшимся в кабинете строго под его столом, и если топнуть ногой посильнее, тщательно уложенные волосы статной Маргариты запорошит известкой. Хотя зачем же топать? На собраниях трудового коллектива она здоровается с ним кивком головы, а в день рождения от нее даже приходит сообщение с поздравлением на мобильный телефон. Конечно, поздравления с утра вывешивают на общей информационной доске в холле больницы, но ведь не всякий прочитает и поздравит. Вежливая дама, зачем же известку…

— Ничего страшного, Иван Сергеевич. Посоветоваться хотела. У вас опыт, у вас талант. У меня девочка четырнадцати лет, не детдомовская, из приличной семьи. Но вот темнит что-то… Вы же разговорить умеете, не как психиатр — как психотерапевт.

— Суицид?

— Да.

— Вены или таблетки?

— Таблетки.

— Без фантазии…

— Говорит, сама не понимает, зачем сделала. Объяснить не может. Вы поговорите с ней у меня в кабинете, а я по отделению пройду. — Маргарита царственно кивнула на свое место за столом.

Христофоров хотел по привычке развалиться на стуле, но вспомнил, что он все-таки не у себя, с опаской оглядел тонкие алюминиевые ножки и уселся на диван — для беседы по душам так даже лучше.

Девочка имела вид бледный, но упрямый, а главное, была рыжей — плохая примета. Огненных пациентов, а тем паче пациенток в больницах опасаются не только анестезиологи, которым тонкокожий рыжик может выкинуть остановку сердца или другой сюрприз при наркозе. Психиатры нутром чувствуют бесовщину.

— Имя у тебя странное, — уставился Христофоров в карточку. — Элата! Древнегреческое?

— Злата, — девочка покосилась на карточку. — Вы букву перепутали. «З» надо, а не «Э».

— Надо же, — удивился Христофоров. — Жаль. Красиво было бы — Элата. Да и Злата красиво. Это тебя по цвету волос назвали?

— В честь певицы Златы Раздолиной, мама и папа на ее концерте в Ленинграде познакомились.

— Не тошнит тебя больше?

— Нет. Меня же из обычной больницы перевели. Там промыли.

— Живот не болит?

— Нет.

— А болело что-нибудь до этого?

— Сердце болело.

— Отчего это у молодых девушек с красивыми именами болит сердце? — сделал заход Христофоров, но по упертому в него взгляду понял, что постучался не в ту дверь.

— Не знаю, — серьезно ответила ему девочка. — Просто ныло. Я маме сказала, мы даже УЗИ делали и кардиограмму. Все хорошо. Эффект роста, говорят.

— Сколько таблеток выпила?

— Я не считала. Все, что в аптечке нашла.

— Видимо, у тебя мало болеющая семья. Ты в курсе, что таблетки разные бывают?

— Да.

— Ты хотела умереть?

— Тогда — да.

— А сейчас?

— Сейчас — нет.

— Почему тогда хотела?

Девочка вздохнула и уперла взгляд в его переносицу.

— Ну, ты же умненькая девочка. Что случилось? Зачем тебе понадобилось умирать?

— Ничего не случилось. Просто смысла нет.

— В жизни смысла нет?

— Да.

— В твоей или вообще?

— В моей, наверное. Я долго здесь буду?

— Не знаю, — честно признался Христофоров. — Может, месяц, а может, и три.

— А как же школа, я же отстану!

— Да зачем тебе школа? Ты же хочешь умереть.

— Я тогда хотела, а теперь — нет, — терпеливо повторила девочка. — Когда меня отпустят?

— Ну, голубушка, это не разговор. Мы тебя выпишем, а ты опять передумаешь. Женщины такие непредсказуемые! Рано пока о выписке говорить. Нам же гарантии надо иметь.