Владимир Саламаха - 2. Чти веру свою

Больше старуха ей ничего не говорила. И Текля больше ничего не спра­шивала. Одно помнила: с добром идешь...

Через несколько дней, почувствовав себя лучше, Текля сказала старухе, что ей надо идти. Старуха не отговаривала, собрала ей в дорогу котомку с едой, достала из-за образов какое-то колечко, завязала в рожок своего платка да отвела Теклю на станцию. Подошла с ней к товарняку, который, как ока­залось, направлялся в Беларусь, нашла его начальника, кругленького важного мужичонку. Одет он был в диагоналевые офицерские брюки, в добротный суконный пиджак, на голове — форменная фуражка, на ногах — блестящие хромовые сапоги. Мужчина подозрительно взглянул на Теклю.

Женщина заметила это, строго посмотрела на него, потом молча отвела в сторону, что-то долго говорила, наконец развязала уголок платка и ткнула в его пухлую руку колечко, которое достала из-за иконы...

А через двое суток товарняк довез Теклю в Беларусь. Здесь, на своей земле, начались Теклины новые страдания... Сошла с поезда, осмотрелась, кажется, не с этой станции везли ее в ссылку. Но по названию — с этой. Вон оно, над дверями в то же низенькое кирпичное здание: «Дубосна» — так ее родную реку зовут...

А дальше городские строения — все кирпичные, красные, в несколько этажей. Раньше здесь стояли обычные деревянные домики с небольшими огородами за заборами из досок, где высокими, в рост человека, а где низень­кими, поставленными будто для приличия.

Людей много, много телег, машин легковых, а на путях за станцией — паровозы, вагоны, платформы.

Холод пронзил Теклино сердце: куда податься? Домой нельзя. Сразу же в сельсовет потянут, потребуют документы. А что она им покажет? Вернут в район и вновь — дорога туда, откуда сбежала...

Да и отчего дома, старенькой хатки в тени липняка, наверное, уже давно нет. И родители, наверное, умерли: когда прощалась с ними, были уже ста­ренькие, слабые. Находясь в ссылке, связи с ними не имела...

И того дома, что Авдей купил в Дубосне, не было. Его забрали, когда рас­кулачивали. Да и война...

Нет, домой Текле путь заказан. Тогда, если бы кто спросил, почему убе­жала, на что рассчитывала?..

Убежала, ибо не могла дальше жить на чужбине, да и Авдей избивал до полусмерти. Хотелось на своей земле умереть, а перед тем как лечь в нее, Иосифа увидеть. Зачем? В чужом краю много чего передумала и о себе, и о нем, да и как домой шла — тоже.

Вспомнила, что еще задолго до ссылки в городе жила ее подружка Варь­ка. Вместе гуляли в девичестве. Смелая, отчаянная была девушка. Однажды в городе и осталась. Нанялась к каким-то людям в домработницы. Побыла среди городских без году неделю, приехала в деревню в туфлях-лодочках, в платьице до колен, губы и ресницы накрашены. Пришла на вечерки, от дере­венских ребят нос воротит, говорит по-городскому, да все: «Ой, девочки... » Ойкала-ойкала, да вдруг и выдала: «Вой, дзеўкі, як села я з ім на лошадь, так и папёрлася кабыла!..»

Парни не могли простить Варьке, что, пожив в городе, перестала замечать их, кто-то дал гармонисту деньги, тот заиграл марш, вывели под него Теклину подружку из хаты, в которой были вечерки.

Текля успокаивала ее, сама с вечерок ушла, не бросила подружку одну...

А потом Варька вышла замуж за того, с кем каталась на лошади. Хороший был человек, намного старше Варьки.

Решила пойти к базару, вдруг Варьку увидит, помнила, где ее дом. А что? Будет ходить по улице возле ее двора, выйдет Варька из калитки, увидит Теклю, узнает, поможет. А нет — так нет... Тогда будет видно, что де­лать дальше...

Походила по базару, еще более людному, чем в те времена, когда в моло­дости бывала здесь, есть захотелось. Узелок с едой, что дала Текле в доро­гу старушка, — полдня не проехали, забрал тот человек, который посадил ее в поезд. Увидел узелок, молча забрал и ушел.

Осмотревшись, стала возле ворот, как нищенка, ожидая, что люди пода­дут, — много где подаяниями спасалась. Недолго стояла, что-то дали, подо­шел к ней крепкий чернявый парень, нехорошо посмотрел, спросил:

— Ты кто такая? Кто тебя сюда поставил?

Чуть не обомлела Текля: все, окончилась моя дорога, отыскали, повезут назад...

Простонала:

— Никто, сама стала.

— Тогда за мной тихо иди, не кричи, а то мигом рот заткну! Откуда будешь? Справка есть?

Не ответила. Шла молча. Никакой справки у нее не было. Слышала, справки дают тем, кто отбыл свой тюремный срок, а дают ли раскулаченным, не знала. Наверное, догадался, что беглая: начало лета, а у нее на ногах бурки в бахилах, одежда хоть и чистая, но в заплатах, и сама еле идет.