Владимир Саламаха - 3. Если упадёт один...

Виделась уже и невестой. К ней перед войной подступался Стас, Васькин одногодок, сын Иосифа Кучинского из Гуды. Казалось, парень как парень, ходил с ребятами из своей деревни на танцы в Забродье, от Верки глаз не отво­дил. Василий видел это. Стас ему почему-то не нравился. И Верка его сторо­нилась. А однажды Василий Стасу за нее нос расквасил. Проводив Нюрку с танцев в конец деревни, где она жила, пришел Василий домой. Забрался в сарае на сеновал, лежал, смотрел через щели в крыше на звездное небо и вдруг услышал тревожное:

— Братик! Васька!.. Ой, ой, пусти!..

Бросился Васька на улицу. Подбежал к старой березе возле палисадника, в лунном свете увидел под ней на земле белое Веркино платье и черную кучу на нем.

— Братик, — уже слабо, сдавленно, зажатым ртом звала Василия сестра.

Ястребом налетел он на Стаса, оторвал от Верки, бросил на забор, да так, что жерди затрещали. Потом приподнял негодяя, хотел еще дать, но тот вывернулся и, держась руками за нос, побежал к реке. Василий — за ним. Не догнал, столкнул Стас с берега лодку, потом еще долго было слышно, как весла, поблескивая в лунном свете, часто-часто шлепают по воде.

Хотел Василий столкнуть с берега свою лодку, догнать Стаса, но сестрич­ка повисла у него на шее. Потом, когда остыл, когда Верка привела его к дому, призналась: боялась, что братик убьет Стаса.

Спас Василий сестричку от позора, не позволил посрамить, испоганить ее честь, не дал разрушить целомудренную нежность, которая, знал, наполняла ее душу: ведь Верка стихи писала, чистые, возвышенные — о любви...

И потом, пока Василий не пошел на войну, глаз с сестрички не спускал, оберегал ее. Основания были, какими-то грубыми становились парни, осо­бенно чужие, те, которые вели из города в деревню электропровода да квар­тировали в ней.

Что теперь с его сестричкой? На войну провожала его с матерью и отцом. Держалась, слезы не уронила, но лицо было белое, и губы тряслись, когда говорила: «Воюй, за нас не бойся, если что — мы здесь себя в обиду не дадим».

Какая отчаянная!.. Если немец здесь, так ее сейчас надо защищать. И кто защитит? Кто сейчас оберегает Верку от врага? Отец?..

И отца видел. Видел, как на войну провожал. Все молчал, растерянный был, будто и не мужчина. А у него за плечами — гражданская война. На ней не берегся, пуля насквозь грудь пробила, еле выжил. И после ему всего хвата­ло. Было, как только начал служить лесником, постреливали в него бандиты, тогда они шлялись по окрестным лесам. Никого и ничего отец не боялся, а как провожал сына на войну, был сам не свой. За один день усох, осунулся. Говорил, словно сам себе: «Эх, дети-дети, как же вы воевать будете, такие молодые и неопытные?»

Сосед, дед Гордей, который воевал еще с германцем в 1914 году и кото­рый тогда где-то под Сморгонью, как говорил, глотнул немецкого отравля­ющего газа, но выжил, хотя очень сильно кашлял, также провожая Василия на войну — своих детей у старика с его Полиной не было, прокашлявшись, сказал тогда:

— Куда им воевать? Мальчишки. Лучше бы нас взяли, мы знаем, что почем. Но кто нас возьмет? — И обращаясь к Василию, грубо, по-мужски обнимая, продолжал: — Там главное головой думать. Все будет: и страх, и паника, и отчаяние. Помни, нельзя сломя голову из окопа вперед бросать­ся — сразу ее и положишь. Прежде чем на бруствер выскочить, внимательно посмотри, на кого идешь, запомни, где какой бугорок, куст, дерево... Я знаю. И ты должен знать, Василий. И товарищам, которые там у тебя будут, это скажи. Да друг друга во всем поддерживайте. А если кто побежит назад, врага испугается — загубит себя ни за понюх табаку, свои порешат.

— Что ты ребенку вздор несешь? Что ты его стращаешь? — набросилась тогда на старика бабушка Полина. — Не на пирушку идет, а ты его вон как!

— Не стращаю, а правду говорю! Знаю, куда идет. И никакой он не ребе­нок, воин!

Кто знает, сколько слез в тот день было пролито и в Забродье, и в Гуде. Кто знает, сколько еще будет пролито за войну и после нее. И как сейчас Василию возвращаться туда, откуда пошел защищать мать, отца, сестричку, соседей, односельчан? Не один пошел, а вместе с местными и чужими парнями и мужчинами, кто сейчас там, на фронте. И вместе — с Никодимом и Иваном, с которыми уже успел и страху натерпеться, и осмелеть.

В который раз думалось одно и то же: домой придешь, там и останешься. А если не домой, к фронту, то куда, где он?.. Куда бы ни идти, а жить хочется. Когда немцы бомбили эшелон, не одну чужую смерть видел, слышал крики товарищей, стоны... Душа разрывалась, от страха словно очумелый по лесу метался, смерти чудом избежал, а она, может быть, все равно где-то рядом ходит. А дом есть дом, дойдешь до него, спрячешься. Конечно, был бы маль­чиком, так и надо было бы сделать. Спрятала бы мать под свое крыло, собой от беды сыночка закрыла. Но ведь взрослый, мужчина. Ее от беды закрыть надо, а он раскис...