Владимир Саламаха - 3. Если упадёт один...

— Мамаша, — сказал Василий, — мы вашу одежду там оставили.

Василий слышал, как их командир, лейтенант, так на станциях обращался к женщинам, приходившим к эшелону, которые приносили солдатикам хлеб, молоко, а то и сало.

— Пусть там, если она вам не нужна в дорогу. А то...

— Спасибо, не нужно.

— Придете домой, в свое переоденетесь? А то берите, мало ли кто встре­тится в дороге.

— Не надо, — сказал Никодим. — В форме пойдем.

— Ну и хорошо, если так, — старуха широко раскрыла двери в сени. — Позавтракаете, а тогда и идите куда вам надо.

Она первой направилась в дом.

5

Вчера, пока хозяйка хутора кормила их ужином, пока сидели за столом у окна без занавесок, смотревшего на дорогу, дом казался чужим. Впрочем, это был самый обычный деревенский дом. Не очень большой и не очень малый для семьи, которая когда-то жила здесь: хозяин, хозяйка и пятеро детей.

Был он по местным обычаям без перегородок, но разделен пополам легки­ми шторами, раздвинутыми к стенам, с печью справа, сразу же, как пересту­пишь порог, с лежаками вдоль стен. А также с вилами, ухватами, горшками, стоящими возле печи на жестянке. С кувшинами, кружками и мисками на полках, приделанных к стене справа у двери из сеней. С запахом хлебной закваски, таким мягким и теплым, — войдешь со двора в дом — нет ниче­го приятней, чем этот запах. И конечно же, с иконой в углу, обрамленной вышитым полотенцем.

Вчера парней в доме интересовал только стол и что на нем. А на столе, длинном, сколоченном из досок и ничем не покрытом, — нарезанное больши­ми брусками сало, огромная сковорода с глазуньей, кувшин молока и душистое колесо своего хлеба, который у хорошей хозяйки никогда не переводится.

Вчера, изголодавшись, жадно ели, глаз от окна не отводили, ведь рядом с домом дорога из Забродья в район. А теперь, утром, немного освоились, в окно поглядывали реже. Да и старуха говорила, чтобы не боялись, дверь в сени и дверь во двор открыты, а слух у нее еще хороший, посторонний звук за версту слышит.

И вновь каждому из них она чем-то напоминала мать. Василий видел свою. Невысокая, худенькая, с поседевшими, как у этой старухи, волосами. Вот только мать не казалась такой старой. И вообще его мать выглядела намного моложе. И глаза у нее не такие, как у хозяйки хутора. У нее словно выцвели, а у матери — темно-голубые, хотя цвет их менялся в зависимости от настроения. Если радостно — светятся каким-то неземным светом, добро­той не только к своим детям, а ко всем людям. Когда мать печалилась, глаза ее тревожно темнели.

Но пока Василий с Никодимом и Иваном сидел за чужим столом в чужом доме, вспоминая свой. Гостеприимный у них дом, отец, как и мать, человека чтит. Лесник, случалось, заставал в лесу за самовольной порубкой и мужиков из своей деревни, и из иных деревень. Спрашивал, какая нужда подтолкнула на такое, как говорил, дело. «Недостаток в семье, детишек много, холодно­голодно?.. Ну что ж, забирай дрова, пни мхом покрой да ступай с Богом. Но в другой раз подойди ко мне, спроси, укажу, где и что можно срезать»... «А ты балуешь, продаешь?.. Нет, брат, так не годится. На первый раз отпу­скаю, а там — смотри мне!»

Действовало. И нет ничего странного, что до начальства такая отцовская вольность, как лесника, не доходила. Впрочем, люди не глупы, они хорошо понимают и чувствуют человека, от которого кое-что в их жизни зависит, и как говорят, за здорово живешь не будут пилить сук, на котором сидят.

Мед соседям отец раздавал: «Ты вот что, соседушка, гостинец лесной детишкам возьми. Весенний, первый. Да не прячь в чулан, пусть сейчас едят, к зиме еще будет».

Вспоминалась ему и сестра Верка. Вечно неугомонная, на два года моло­же его, а о брате заботилась, как старшая...

Сначала вспоминалась совсем маленькой. Соседские мальчишки, которые были постарше, прогоняли ее: «Малая, брысь!.. » Обычное это дело в мире детей, но она с ревом бежала домой: «Братик!.. » Утешал, успокаивал, играл с ней, мальчишкам грозил: «Я вам покажу, как меньших обижать!» Они Ваську побаивались, убегали, сестричка успокаивалась, видя, какой у нее защитник. А Васька только грозился, ни разу никому по шее не дал.

Вспоминалась уже сложившейся девушкой. Все о брате заботилась: «За тобой глаз да глаз нужен! Снимай одежду!» Васька молча подчинялся, Верка мамке руки заменяет, всю работу по хозяйству на себя берет, мамка часто хворает, молодец, сестренка! Васька в городе на тракториста учится, ему надо в чистом ходить! Прокипятила в чугуне в печи, а теперь пропо­лоскать надо, да потом высушить, отутюжить. Полощет Верка его одежду и возмущается, переживает, что вдруг какая-нибудь городская краля захомута­ет братика, и он хлебнет с ней горя. Эти городские своего не упустят, если парень такой видный и трудолюбивый, как Василий. Слышала, так говорят девчата, которые устроились в городе. Пусть только какая посмеет завлечь ее братика, она, Верка, ей покажет!..