Елена Афанасьева - О любви я молилась

Я работаю на вечерних курсах иностранных языков, и готовка ужина в список моих супружеских обязанностей не входит. Дима всегда сам занимает­ся вечерней едой — готовит для нас обоих. Но сегодня, похоже, он решил рас­порядок в доме изменить. Его словно подменили или. «накрутили». Может, ему кто-то в уши ввел, как жене следует о муже заботиться?

Шок от полученного удара этим не исчерпывается. В еще большей рас­терянности я от того, что Дима внезапно пошел на столь острый конфликт со мною. Такого он раньше не позволял себе никогда. Дима как огня боялся малейшего охлаждения между нами, поскольку в этом случае он рисковал остаться без такой необходимой для него порции вечерней ласки. Впрочем, в ласке он нуждался всегда и постоянно — его мужская сила, казалось, была неисчерпаема, и подпитывалась она в равной мере как его темпераментом, так и его чувствами ко мне, его любовью. Отсюда для него вытекала насущная необходимость в моем постоянном присутствии рядом с ним. Ну, и в моем нежном и добром к нему отношении, которое он всеми силами стремился завоевывать и удерживать ежедневно и ежечасно.

И вот с любовью что-то случилось! Нет продолжения, а обрыв, облом! Вместо нового витка любви — ссора. Спим в разных комнатах.

Все в тот вечер казалось мне немыслимым. И это было загадкой, которую я не могла разгадать. А утром.

Наутро Дима уходит на работу, а я еще досыпаю — я в отпуске. Как только открываю глаза, немедленно начинаю плакать. Два часа я рыдаю, не вылезая из постели. Я буквально заливаюсь слезами, ибо у меня нестерпимо болит душа. Все же я встаю, но продолжаю реветь. Уже нет сухих носовых платков, и я принимаюсь сморкаться в тряпочки.

Иду к телефону и звоню мужу на работу. У меня лишь один вопрос: «Дима, почему у меня болит душа? Почему, Дима? Слушай, в понедельник, когда я осталась на даче одна, где-то прозвонил колокольчик. А сегодня ночью, очень поздно, наверное, в два пополуночи, я слышала внизу звуки фортепиано! Дима, почему сегодня все утро мне в голову лезут стихи: «Моя неумолимая судьба ведет меня опять на край печали»? Я твержу их непрерывно! Почему, Дима? Почему так болит душа и сердце рвется на части? Дима!»

Ты знаешь, почему. И я тоже это знаю...»

О Боже, все снова повторяется! Прошло семнадцать лет после того сви­дания с Григорием, кого безмерно любила я. В тот вечер я была бесконечно счастлива и глядела в глаза ему, веря и не веря в то, что я, наконец, нахожусь пред истинным лицом своей любви, но вдруг услышала странные звуки, раз­литые в воздухе, словно невидимый колокольчик прозвенел тихо, тонко и раз­меренно: «Дзинь-дзинь».

Сердце мое сжалось — я поняла, что означают эти необъяснимые звуки, плывшие из ниоткуда, как будто прямо из космоса. Я поняла, почему при неизбежности финала говорят: «Звоночек прозвенел». Я отказывалась это понимать, только делать было нечего — все равно я знала уже: что бы там ни происходило у нас с ним и как бы долго это ни длилось — нам не быть вместе...

А по ночам — глубокой ночью — меня будили странные звуки фортепиа­но — кто-то ударял по отдельным клавишам, и они протяжно звучали.

Один раз я встала ночью и написала стихи:

Моя неумолимая судьба

Ведет меня опять на край печали,

Моя неудержимая слеза

Дорогу пролагает в край разлук.

Запуталась надежда

В паутине

Обманутого ожиданья.

Все глуше музыка любви,

Все громче колокольчик расставанья.

И еще я знаю, Дима, что если что-то сломалось на небесах — на земле уже не сложится.

Есть ли у меня выбор?

Я — срубленная лиана. Она еще зелена, но связь с источником питания прекратилась, и распад уже начался.

Я — подстреленная белка. Ее бусинки-глазки еще блестят, но сердечку все тяжелее гнать кровь по сосудам.

Я — угасшая звезда, свет которой продолжает пронзать галактики, хотя самой ее уже давно нет в природе.

Я еще живу, дышу, хожу, ем и пью, и все думают, что я есть, но я сама не понимаю, то ли есть я, то ли меня нет. А какая я была — я уже забыла.

Присутствие Димы в доме особенно больно напоминает мне о том, чем я была еще недавно и что безвозвратно (неужто?) кануло в Лету. Мой муж по-прежнему со мною рядом — со мною его голос, лицо, глаза, руки... Все такое родное, узнаваемое. Даже тепло его души и тела — те же. Когда мы рядом, я ощущаю — он все тот же. Тот, да не тот! Запускаю свое сердце в него, запу­скаю всю себя, свою любовь — и не нахожу ничего. Блуждаю по уголкам его души, заглядываю в каждую щелочку — пусто, ничего не нахожу! Нет ничего!