Эдуард Поляков - По любви [сборник]

Летом Павлушка просыпался рано. Протерев кулачонками слипшиеся со сна глазки, по запаху, стелющемуся в избе от только что закуренной бабушкиной папиросы, выбегал до ветру за двор.

Он и сейчас побежал туда, поддерживая шорты, чтобы поскорее их там спустить и справить малую нужду, как вдруг увидел копошащегося в компостной куче деда Прохора. Дед Прохор, давнишний пенсионер, бывалый пожарный и заядлый рыбак, любил рыться у них за двором в поисках навозных червей.

– Хороши у Катюшки черви! – говорил он часто, топая мимо сарая в валенках с галошами, которые носил, не снимая ни зимой, ни летом. Сказал и сейчас, да так, чтобы бабушка Катя слышала его льстивую речь и не заругалась, если что. – Откуда вы их только берёте? Красные. Шустрые. Под самый клёв.

Бабушка Катя откладывала мотыгу. Закуривала потухшую «беломорину» и с доброй улыбкой отвечала:

– Сами приползают. Им тут намазано. Вишь, какая у меня артиллерия? Только успевай, снаряды подноси!

При этих словах бабушки Кати на террасе послышалась россыпь шлёпающих шагов, и за двором на тропинке показался босой и голозадый Колька, младший брат Павлушки, а затем и тут же заревевшая сиреной мелкая Танька. Выбегала она из дома всегда уверенно, без оглядки. А покапризничать ей с утра – привычное девчачье дело.

Ребята были погодками. Павлушке шесть лет. Кольке пять годков. Таньке три с половиной.

– Вот моя армия и проснулась, – вздохнула бабушка Катя. – Теперь никаких дел. Надо в няньки заступать. Пошли, ребята, умываться. Да завтракать будем…

Дед Прохор, глядя на писающую и голосящую ораву, улыбнулся, закрыл свою жестяную баночку из-под конфет монпансье продырявленной тонким гвоздиком крышкой. Хитро прищурился и, стуча, точно колдун посохом, о землю лопатой, перевёрнутой ручкой вниз, с кряхтением прошёл несколько шагов в сторону дома и присел на лавочку. Достал свой «Памир». Закурил. Задумался.

– Катюшка, а давай они ко мне вечерком придут? На товарищеский ужин. Часика на два. У тебя будет время спокойно поробить по холодку. Я как раз с рыбалки вернусь. А тут гостюнёчки. Отпустишь? Они у тебя раньше одиннадцати всё равно не уложатся. Я ведь знаю. Лето дело такое. Мать-то их после ночной не раньше двух ночи придёт. Батька в рейсе. А Зинушка моя за пенсией поехала. Да курево у меня кончается. Сказала, только к завтрему вернётся, сегодня не управится. Вот и сладим праздничек. Ты не против?

Бабушка Катя думала недолго.

– Отпущу, Прохор. И правда… Хорошо ты придумал.

Довольный своей идеей и тем, что его предложение приняли, дед Прохор поднялся с лавочки и, утирая с широкого лба накативший пот, потопал в свою сторону.

Весь жаркий день ребята носились по деревне и вокруг неё. Играли в войнушку в душистом разнотравном лугу. Ползали в овражке, прячась от «наступавшего с поля врага». Бегали на берег Москвы-реки к ласточкиным гнёздам-дырочкам и, стоя на узенькой прибрежной тропинке, глазели, как выстреливают из песчаного косогора маленькие острокрылые птички. К вечеру, казалось, совсем должны были умаяться. Но приглашение в гости только прибавляло энергии и сил.

После восьми часов набили карманы гостинцами, втихаря доставая из тряпочных мешочков в старом бабулином буфете с подло скрипящими дверцами конфеты и печенюшки. Не идти же в гости с пустыми руками!

Запасшись провиантом, выбежали друг за другом из дома и замерли на дорожке, уводящей на улицу под строгим взглядом бабушки Кати. Будет она ругаться за конфеты или нет?

– Чего застыли? Ступайте! Скажите деду Прохору, что по радио дождь обещали. Если закапит, бежите скорее домой.

И отвернулась, как бы не замечая их оттопыренные карманы.

Дружным гуськом компания подалась в гости. Дед Прохор уже ждал детей, сидя на скамейке перед террасой и покуривая. Калитка к нему была раскрыта и припёрта воткнутым в землю железным колышком. Поздоровкались. Дед погладил каждого гостюнёчка по голове. Пригласил в светлую, с большими стеклянными рамами террасу, где пахло жареной картошкой и керосином.

На маленьком детском столике стояла земляника. Уложена кружочками на тарелочке колбаса. В крохотной плетёной корзиночке – кусочки белого и чёрного хлеба. У стены на покрытом пахучей цветастой клеёнкой столе запыхтел электрический самоварчик. Дед Прохор, открыв у самоварчика краник, залил кипяток в заварочный фарфоровый «пузатик» с ситечком и поставил его сверху – ждать.