Сергей Апрелев - Под шорох наших дизелей

- Ну что, Сергей Вячеславович, не забыли, что сегодня политинформация. Кажется докладчик от Вас?

- Так точно Иван Илларионович! Разве такое можно забыть? - бодро отвечаю я, затаив досаду.

- Ну и какие мысли?

- Да собственно никаких, проведем в лучшем виде. Не волнуйтесь.

- И где же предлагаете расположиться? - с воодушевлением массовика-затейника вопрошает Мычалов.

- В воде, - выпаливаю я, вспомнив о заветной мечте.

- Что-о-оо? - чувствуя подвох, повышает голос «дядя Ваня», - а как же докладчик, его бумаги?

- Бумаги дело святое, а докладчик посидит на берегу.

Что тут началось, с трудом поддается описанию. Недоумевающий и прежде невозмутимый как целое племя индейцев шофер Белаид остановил автобус. Если бы он знал русский, то понял бы, что с «дядей Ваней» шутки плохи, а моя карьера уже практически закатилась…

Политинформации в тот день в Андалузии не было, мы конспектировали «профсоюзные» первоисточники по подразделениям. А подводники были там, где им и надлежало быть - под водой, за ловлей осьминогов. После стресса сильно тянуло закусить.

Часть офицеров-подводников проживала в городке Айн-Тюрк, на полдороги из Андалузии в МЭК. Их соседями были кубинские «коопераны», работавшие преимущественно в области спорта. Они часто встречались и постепенно превратились в закадычных друзей. Кубинцы были бесконечно доброжелательны, скромны и неизменно веселы, как и подобает спортсменам. Они тщетно пытались научить наших коллег игре в бейсбол, поэтому, в конце концов, все сошлись на футболе. Нарезвившись на футбольном поле, всей гурьбой обычно заваливались к «героям-подводникам», чтобы совместно погорланить революционные песни. Многие из наших даже помнили «Марш 26 июля», и это сближало еще больше. Наконец, допоздна травили анекдоты, своеобразно преодолевая языковый барьер. Так как кубинцы практически не говорили ни на одном языке, кроме испанского, наш переводчик переводил сказанное их переводчику, который затем вещал это на родном языке и наоборот. Поведав анекдот, рассказчик успевал глотнуть рисовой бражки, которую приносили с собой кубинцы или красного винца, купленного нашими офицерами, прежде чем взрыв хохота давал понять, что содержание достигло адресата и можно вежливо похохотать вместе со всеми. Запомнился один из кубинцев - Хорхе Алеман, выделявшийся не только европейской внешностью, но и специфической фамилией, означавшей «Немец». Как-то Хорхе внезапно нагрянул к нам в андалузское бунгало со своим товарищем. Разумеется, приняты они были со всем «подводным» радушием, а когда наступил вечер, и выяснилось, что добраться до Айн-Тюрка нашим кубинским друзьям не совсем по карману, я предложил им заночевать. Казалось бы, ничего особенного, засидевшиеся гости пользуются гостеприимством хозяев. Но не для тогдашней ситуации. Когда утром мы дружной гурьбой подошли к базовскому автобусу, первое, что бросилось в глаза - настороженный взор «дяди Вани» Мычалова. Отозвав меня в сторону, он зловещим шепотом поинтересовался:

- Кто такие? Что, у вас ночевали?

- Наши лодочные офицеры, - пользуясь ослабленной памятью Мычалова, бодро доложил я. - Останавливались в заранее снятом бунгало.

- Ну-ну, - зловеще произнес комендант гарнизона, - не очень-то они похожи на алжирцев, особенно тот, что посветлее. А второй - вылитый папуас.

«Сам ты папуас», - подумал я и, отдав должное этнографическим познаниям «шефа» и вспомнив донос, который он настрочил на моего друга Женю Коренькова - инструктора командира СКР.

В абсолютно схожей ситуации к нему как-то поутру заявился алжирский командир. Предстоял выход в море, и капитан Яхья Насер доставил Евгения на корабль на своей «Хонде». Несмотря на вполне логичное объяснение, в Москву пошла мычаловская бумага, в которой фигурировала фраза... «самовольно оставил военный гарнизон в Африке». Насколько известно, эта формулировка еще не раз аукалась моему другу. Как же, бежал из осажденного «папуасами» гарнизона, бросив оружие и друзей... Поди докажи, что было совсем не так.

Лично мне пришлось столкнуться с творчеством дяди Вани, когда пришла весть о рождении моего старшего сына Павла. Верный друг Виктор Шлемин, представитель Морфлота на западе Алжира, привез телеграмму, которую мы замечательно и обмыли вместе с ножками далекого младенца. Увидеть его было суждено уже совсем взрослым - тринадцати месяцев от роду. Потеряв надежду встретить семью в Африке, я выбил-таки отпуск, надеясь повлиять на процесс «в местах, где принимаются решения». В зале ожидания международного аэропорта Шереметьево II стояли шум и гам. Служащие сбились с ног, пытаясь поймать злоумышленника, отключающего эскалаторы. Каково же было их удивление, когда выяснилось, что это дело рук, а точнее ручонок годовалого отрока. Еще больше удивился я, узнав, что речь идет о моем сыне, который, как выяснилось, уже не просто ходит, а довольно шустро бегает.