Сара Уинман - Самый одинокий человек

– Куда пойдете?

– В паб, наверно. В городе. Встречаемся возле Мучеников.

– Правда? – сказал Эллис. – Кстати, а где твой велосипед?

– Вон, рядом с твоим. Не знаю, почему я назначил там, просто ничего другого в голову не пришло. И вдруг вот, гляди. – Билли ткнул пальцем в собственный нос. – Прыщ.

– Да его и не видно. Девушка-то хорошая?

– Мне нравится, по правде нравится. Слишком хороша для меня. – И после паузы: – Эллис, а у тебя-то кто-нибудь есть?

И он ответил:

– Нет.

И тогда Билли сказал то, о чем все остальные молчали:

– Терри говорил, у тебя жена умерла.

Он сказал это бережно, прямо, но без стеснения, словно смерть любимого человека – что-то обычное.

– Да, – ответил Эллис.

– А как? – спросил Билли.

– Терри тебе не сказал?

– Сказал, чтобы я не лез не в свое дело. Я могу заткнуться, если хочешь.

– Автомобильная авария. Уже пять лет прошло.

– О черт, – сказал Билли.

Пожалуй, «о черт» – единственные уместные слова, подумал Эллис. Никаких «мои соболезнования» или «это ужасно». Просто «о черт». Билли умело направлял разговор – Эллису давно не случалось так хорошо с кем-нибудь говорить. Билли сказал:

– Я знаю, это ты тогда начал в ночь работать, да? Я никогда не думал, что ты это ради денег. Я знаю, ты не мог спать, да? Я бы на твоем месте, наверно, вообще никогда не смог больше заснуть.

Билли в свои девятнадцать его понимал. Они остановились у ворот, пропуская машины.

– Я иду в Лейс, пива выпить. Хочешь, пойдем вместе?

– Нет.

– Только ты и я. Мне нравится с тобой разговаривать. Ты не такой, как другие.

– Другие тоже люди.

– Элл, ты вообще когда-нибудь ходишь в паб?

– Нет.

– Тогда я буду тебя уговаривать, не отстану. Это будет мой проект.

– Иди, иди уже.

– До завтра, Элл!

Билли скрылся в толпе, направляющейся в микрорайон Блэкберд-Лейс. Эллис забрался на велосипед и медленно поехал домой, на запад. Он и не заметил, как этот мальчишка начал называть его Эллом.

Было восемь утра, и небо над Южным парком уже светлело. Слой изморози лежал на лобовых стеклах машин и птичьих гнездах, и мостовые сверкали. Эллис отпер парадную дверь и вкатил велосипед в прихожую. В доме было холодно и пахло дровяным дымом. Эллис прошел в заднюю комнату и приложил руки к батарее. Отопление было включено, но едва тянуло. Эллис не стал снимать куртку, а сразу пошел к камину, сложил растопку и принялся разводить огонь. Он умел складывать растопку и дрова так, чтобы горело споро. Он разводил огонь, Энни открывала вино, и годы катились мимо. Тринадцать лет, если совсем точно. Тринадцать лет тепла и сока лозы.

Он взял в буфете виски и вернулся к очагу. В тишине грохот завода отступал, оставались только треск огня и стук автомобильных дверок на улице – люди садились в машины и захлопывали за собой дверь, знаменуя наступление нового дня. Это всегда было самое тяжелое время – от безмолвной пустоты внутри он начинал задыхаться, хватая ртом воздух. Вот она, здесь – его жена, тень в дверном проеме на краю поля зрения, отражение в окне. Он запрещал себе искать ее глазами. Виски помогало – помогало пройти мимо нее, не глядя, когда огонь в камине потухал. Но порой она увязывалась за ним наверх, в спальню, и он стал брать бутылку с собой – жена стояла в углу их общей спальни и смотрела, как он раздевается, и когда он уже проваливался в сон, она склонялась над ним и спрашивала что-нибудь вроде: «А ты помнишь, как мы познакомились?»

– Конечно помню, – отвечал он. – Я доставил тебе рождественскую елку.

«И?..»

– И позвонил в дверь, а вокруг меня пахло хвоей и немножко морозом. И я увидел через окно, как приближается твоя тень, и дверь открылась, и там стояла ты – в клетчатой рубашке, джинсах и толстых носках, которые ты носила вместо домашних тапочек. Щеки у тебя были румяные, глаза зеленые, волосы разметались по плечам и в наступающих сумерках казались светлыми, но потом я разглядел в них рыжие оттенки. Ты ела оладью, и в прихожей пахло оладьями, и ты извинилась и облизала пальцы, и я застеснялся своей меховой шапки, так что снял ее, протянул тебе елку и сказал: «Это ваше, я полагаю? Мисс Энн Кливер?» И ты сказала: «Вы правильно полагаете. А теперь разуйтесь и идите за мной». И я послушно снял ботинки и пошел за тобой, и с тех пор ни разу не оглянулся.

Я внес елку в гостиную, где гво́здики гвозди́ки пронзали апельсиновую шкурку. Видно было, что именно здесь ты сидела минуту назад. Ложбинка на тахте была еще теплая, рядом лежали раскрытая книга и отброшенный кардиган, на столике стояла пустая тарелка, в камине медленно догорал огонь.