Сергей Мавроди - Сын Люцифера

Закончил, кстати, я заниматься потому, что надоело. Это, предвидя дальнейшие вопросы. Чтобы дальше двигаться, требовалось уже усилия определённые прилагать, время много тратить, а мне этого не хотелось. Судьба меня для других подвигов, по-видимому, всё же готовила. Не спортивных.

Ну-с… Что у нас дальше?.. «Как вам было в тюрьме?»

Плохо мне было в тюрьме! − раздражённо буркнул Паутов. − Как же ещё? Нет там ничего хорошего! И делать там нечего. Уж поверьте мне на слово. Между прочим! Вы знаете, что второе здание института, на Малой Пионерской, это бывшая женская тюрьма?.. Да-да, уверяю вас! Это совершенно точно! − покивал он в ответ на недоверчивый гул зала. − Да там и планировка соответствующая, лестницы все эти железные, коридоры… Неужели не замечали никогда? Обратите внимание. Так что я с юности уже… готовился, можно сказать. Свой первый срок отбывал, в натуре. Прямо в институте. Привыкал, по ходу! Адаптировался.

Но вообще у меня устойчивая психика. Это, возвращаясь всё же к вопросу «как мне было в тюрьме». Лет пять назад мне во время обследования поставили диагноз «рак печени»…

(Сдержанный шум в зале.)

…Жить полгода. А поскольку наследственность у меня соответствующая, оба родителя умерли именно от рака, мать от рака печени как раз, а отец от рака лёгких, причём именно вот так вот, неожиданно совершенно, скоропостижно, то в диагнозе этом я не сомневался нисколечко. Тем более, что и повторный анализ всё подтвердил. Говорить я никому ничего не стал − а зачем? Полгода − до фига, успеется. «В гости к Богу», как известно!.. Да и все там будем. А через месяц выяснилось, что ошибка. Особенность у меня какая-то в организме редкая, которая и ввела врачей в заблуждение, − Паутов покивал. − Как мне потом объяснили.

И вот месяц я жил с диагнозом «рак печени», и никто из моих знакомых даже ничего по мне и не заметил. По моему поведению. То есть я не стал более замкнутым, там, раздражительным… Как жил себе, так и жил. Ровно! Так что психика у меня, как видите, устойчивая… Да…

Э-э-э… Ну-у-у… Ладно, потом, может… Хм!.. − он опять уткнулся в записки. − «Есть ли у Вас друзья?»

Знаете, я читал где-то, что обычно к сорока годам друзей у человека практически не остаётся…

(В зале удивлённо зашушукались.)

…Да, такая вот печальная статистика…

Что касается меня, то был у меня один друг, ещё по институту, он трагически погиб. Сразу после института.

Мы были на рыбалке, в Карелии, я вообще страстный рыбак, да, и вот, мы должны были уже возвращаться в этот день, назад плыть, а утром я на рыбалку один пошёл. Друг мой и ещё один приятель не пошли, сказали: «лень, чего в последний день идти-то? не наловились, что ль, ещё?», а я пошёл. Ну, и заблудился, там болота сплошные, заблудиться просто. И как раз в этот день начался шторм. Циклон, что ль, какой-то подошёл. Дождь полил, похолодало резко, чуть ли не до нуля, ну, в общем, караул. А у меня только спиннинг с собой был, и всё. И в рубашечке в одной. Короче, если бы не наткнулся случайно на избушку охотничью, так бы и сгинул в этих болотах. Но − наткнулся, − Паутов помолчал, вспоминая.

− И просидел там весь шторм, все две недели, пока он длился. А друг мой с этим приятелем вторым поплыли в шторм в город, предупредить, что я пропал, и утонули оба, − Паутов снова помолчал и задумчиво пожевал губами. − Интересно, что если бы я не заблудился, я бы тоже, скорее всего, утонул, − медленно сообщил он. − Да наверняка! Мы бы всё равно в этот день назад поплыли, не смотря ни на какой шторм. По молодости, не верили, что действительно может что-то случиться. Все втроём бы и утонули. Озеро огромное, там на байдарках нельзя в шторм проплыть, это мне потом местные уже рассказали. Они сами и на моторках-то в шторм не ходят, на тяжёлых, какие уж тут байдарки! Если застаёт, говорят, шторм на острове, так там и сидим, пока не кончится. Работа, не работа, по фигу! Жизнь дороже!.. Ну, а мы молодые были, глупые… Море по колено!.. И вот ещё что любопытно, − Паутов обвёл глазами притихший зал. − Я потом с местными разговаривал. Они спрашивают: «А как ты прошёл-то туда? К избушке? Там же Коровья топь? Она же непроходимо?» − «Какая ещё, говорю, Коровья топь?» − «Ну да, говорят, Коровья топь. Коровы у нас там всё время тонут. Бабка даже одна в прошлом году утонула. Оно непроходимо, это болото. Трясина!» То есть там все болота вообще-то сухие, а это единственное чуть ли не на всю Карелию оказалось, где действительно утонуть можно. А я его прошёл и не заметил даже. Ну, кочки, и кочки. Хлюпает там чего-то… Такое впечатление, что судьба меня просто спрятала специально в эту избушку, чтобы я в шторм не поплыл. А болото − чтоб уж наверняка! Чтобы сдуру назад не попёрся, в лагерь. Оно же под дождём, небось, совсем уж страшенным стало. Так что не сунулся бы! Забоялся. По второму-то разу.