Сергей Мавроди - Сын Люцифера

Вернее, говорила-то а основном она, а хозяин всё больше слушал. Слушал да поддакивал. («Так-так!.. Да-а… Очень интересно… Что Вы говорите!..»)

Антонина Захаровна просто млела от счастья и сияла от удовольствия… Альберт Игнатьевич нравился ей всё больше и больше. Не так-то часто удаётся найти такого благодарного собеседника.

Как внимательно слушает!.. Каждое слово на лету ловит! И ведь не перебил ни разу!.. Вот что значит воспитанный человек! Культурный. Не то, что нынешние. Молодежь особенно! Никакого такта. Никакого уважения к старшим. Один ветер в голове. Только ему что-то рассказывать начнёшь, как он, глядишь, фыр-р-р!.. — и убежал уже. Как оглашенный, прости Господи! «Некогда мне!» А чего «некогда»? Как будто и впрямь невесть какое важное дело делает!.. Нет, ты сядь спокойно, поговори… А то на-ка!..

— Так, значит, когда Вы, говорите, этот предмет нашли, Антонина Захаровна? — вежливо поинтересовался Альберт Игнатьевич, выслушав предварительно в мельчайших подробностях историю практически всей жизни сидевший рядом с ним пожилой женщины («Расскажите мне немного о себе», — неосмотрительно предложил он ей в самом начале беседы, разливая по чашечкам чай). — И где он, кстати? Вы его принесли с собой?

— Да-да! — спохватилась Антонина Захаровна. Она за всеми этими чаепитиями и разговорами уже почти и забыла, зачем вообще сюда пришла. — Вот она, — порывшись в сумочке, протянула она статуэтку своему собеседнику. Тот осторожно взял её в руки и стал внимательно рассматривать, в то время как Антонина Захаровна упоённо, взахлёб живописала в деталях, как эта статуэтка к ней попала. («Внук подбегает и говорит: "Баба!.." … А я смотрю!.. И с тех пор!..»)

— Н-да… Очень интересно!.. Очень! — наконец поднял глаза Альберт Игнатьевич.

Антонина Захаровна осеклась. Ей вдруг стало как-то не по себе. Жутко как-то. Такой у мужчины был странный взгляд. Тяжелый какой-то, ледяной. И совершенно пустой. Как будто на Антонину Захаровну смотрел вообще не человек, а кто-то иной. Колдун. Злой дух. Сам дьявол!

— Свят-свят-свят! — испуганно зашептала женщина и мелко закрестилась, даже не понимая толком, что делает.

Альберт Игнатьевич усмехнулся. Потом, не отрывая взгляда от насмерть перепуганной Антонины Захаровны, небрежно махнул рукой.

В ту же секунду рядом с ним возникла еще одна фигура. Антонина Захаровна охнула, раскрыла рот и схватилась за сердце. Но уже в следующее мгновенье она напрочь забыла и про сердце, и про всё остальное. Она вдруг узнала стоящего рядом с креслом человека.

— Ты?… — только и смогла потрясенно вымолвить она. Она сразу всё вспомнила. Всё!

И безумные ночи, и сказочные дни, и счастье, счастье без конца! ослепительное, яркое и чистое. Чистое, как слеза, как бриллиант, как утренний снег зимой, как родниковая вода! Не замутнённое ничем. Ни скукой, ни усталостью, ни разочарованием. Резкое и обжигающее, как удар хлыста, и одновременно обволакивающее, мягкое и податливое, как тончайший шёлк, как пух, как бархат.

Когда хочется в одно и тоже время плакать от нежности и смеяться от радости. Когда сердце тает, тает медленно, медленно, как воск; а язычок страсти всё лижет, лижет его, всё яростнее и яростнее!.. и оно не выдерживает и плавится, плавится от нестерпимого жара и наслаждения… И слёзы его всё текут, текут, текут…

— Ты!?.. — глухо повторила Антонина Захаровна и чуть привстала в кресле. (Господи-боже! Он всё такой же! Такой же молодой и юный! Он ничуть не изменился с тех пор!..) — Но почему?..

— Вот именно! — неожиданно властно перебил ее хозяин квартиры, грозно глядя на бывшего возлюбленного Антонины Захаровны. — Почему?! Как смел ты оставить смертной этот амулет?! Отвечай! — повелительно приказал он.

При этих его словах возлюбленный Антонины Захаровны вдруг задрожал как лист и внезапно бросился на пол и распростёрся у ног сидящего в кресле человека.

— Пощади меня, князь! — протяжно простонал он.

Антонина Захаровна грузно опустилась назад в свое кресло и в полном ошеломлении наблюдала всю эту сцену, раскрыв рот и бессмысленно переводя взгляд с одного ее участника на другого.

Он не изменился совсем!.. Что он делает?!.. «Князь»?.. Какой еще «князь»?.. Что всё это значит?!.. — беспорядочно метались у нее в голове какие-то отдельные обрывки мыслей.

«Князь мира сего», — вдруг отчетливо всплыла в памяти женщины строка Евангелия. — «Ибо идёт князь мира сего».

Антонина Захаровна захлопнула рот и с непередаваемым ужасом уставилась на любезно улыбавшегося ей Альберта Игнатьевича.