Сергей Мавроди - Сын Люцифера

«1:2 Суета сует, сказал Екклесиаст, сует сует — всё суета!»

Зачем же пишешь ты тогда это, если всё — суета? Ведь и писание тогда твоё тоже — лишь суета. Однако пишешь ведь. Зачем?

«1:4-10 Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполняется ухо слушанием. Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот, это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас».

«Род проходит, и род приходит», но это уже другой род.

«Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит» — но это уже другое солнце.

«Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя» — но это уже другой ветер.

«Все реки текут и возвращаются, чтобы опять течь» — но это уже другие реки.

Мир меняется каждое мгновенье, и ничто не останется неизменным. Разве были раньше автомобили и самолеты? Умел человек делать операции на сердце или расщеплять атомное ядро?

Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот, это старое», но нет, не было этого ещё в веках, бывших прежде нас. Тогда было — своё, сейчас — своё. И, присмотревшись, — найдешь отличия. И не можешь не найти, ибо мир — другой. И сам человек — другой.

Богу хочется, чтобы люди не менялись! Но они — меняются. Ежесекундно. Становясь, как боги. Ибо вкусили от древа познания. И обратно дороги нет. Остановить их уже нельзя. Можно только уничтожить. Пока ещё — можно…

«1:11 Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

Да ну! Вздор. И о прежнем память есть (помним же мы о тебе, о, почтенный Екклесиаст, — и не для этого ли ты и затеял писать эту книгу?), и о тех «которые будут после нас» — останется. Непременно останется! Обязательно. Не может не остаться.

«1:14 Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё — суета и томление духа!»

Если всё — «суета и томление духа» — то откуда же берутся результаты? И как род человеческий не изгиб и не зачах до сих пор?

«1:17–18 И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

Но и радости много! «Во многой мудрости». И не только скорбь умножает тот, кто «умножает познания». Но и — веселье. Духа!

«2:1-12 Сказал я в сердце моём: “дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром”; но и это — суета!.. Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники, устроил, себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева… собрал себе серебра и золота и драгоценностей… И сделался я великим и богатым… Сердце мое радовалось во всех трудах моих, и это было моею долею от всех трудов моих. И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем».

Цели не было у тебя, дорогой Екклесиаст, смысла во всех этих твоих «больших делах». Ты просто боролся со скукой, пытался хоть чем-то занять себя. А потому, пока шел процесс, «радовалось сердце твоё». Но как только закончился он — стало тебе опять скучно. Не жил ты, а словно в игру играл. Закончилась она — и оглянулся ты назад, на все «дела» твои: «и вот, всё — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем».

Цель! Всегда должна быть цель. Реальная, волнующая тебя, а не искусственная, надуманная. Чтобы что-то там «проверить». Именно она-то, эта цель, и придает жизни смысл. Делает человека счастливым. Пусть на секунду одну, на миг! но — делает. И понимает человек в этот миг, что не всё — суета! Но нельзя это объяснить, это надо испытать.

Мне жаль тебя, Екклесиаст. Бесплодно прожил ты свою жизнь. Среди своих виноградников, садов и рощ с плодовитыми деревами, золота и драгоценностей. И со всей своей мёртвой мудростью.