Евгений Алёхин - Птичья гавань

— Какой еще подъезд? — отвечала она.

Давай, думал я, пожалуйста, согласись. Мне сейчас это очень нужно.

Я возвращался один совсем поздно. Прошел по пустому бульвару, пересек улицу Марковцева, и дальше вдоль поля. Мимо тепличного совхоза. Еще пару лет назад я был ребенком, ходил по ограждению из панельных плит, изучал местность.

Можно было долго идти по краю ограды, с одной стороны теплицы и технические постройки совхоза, с другой стороны заросшие поля, а потом открывался вид на зону: охранники лениво приглядывали за зеками: те пилили и шкурили бревна, чинили бараки, замешивали раствор. Один раз я смотрел, как зеки, по пояс голые, играют в футбол.

Вошел в поселок. На улицах почти никого не было, а во мне не было страха. Тишину иногда нарушал какой-нибудь пьяный возглас, но тут же исчезал, не задевая и не нарушая покой. Почти получилось, я был близко как никогда, и в следующий раз получится. Мои губы еще так не опухали от поцелуев. Я еле волочил свои рот и ноги, пах еще не остыл, шляпа еще не понимала, что ее облапошили, все еще ждала прикосновений к мякоти. Мне не терпелось подрочить, я уже представлял, как разряжусь и лицемерно буду ругать себя: нормальные пацаны делают это с телками, а не в одиночестве. Я еще не научился прощать себе эту привычку, но уже почти понимал, что дрочить — нормально. Догадывался, что все врут. Однако я дал себе зарок хотя бы не изгаляться: делать это только рукой, как нормальный человек, а не извращенец. Не пихать в свернутые в трубку газеты, не погружать член в наполненный теплой водой презерватив, не запихивать между диванных подушек, в общем, не изобретать симулятор, передергивать по необходимости, но не превращать создание дрочильни в смысл всей жизни.

Совсем недалеко от дома, на глиняной тропе, тянущейся вдоль недостроенных гаражей, я увидел человека. Он шатался, непонятно было, то ли ему плохо и он собирается блевать, то ли пытается идти, но не может настроить автопилот. Края растрепанной рубахи выпали из брюк.

— Какие люди! — крикнул я. — Это же сам Кузя.

Он испуганно распрямился, взял себя в руки и подошел ко мне.

— Братан, я тут подумал, что тридцаха, — начал было я, но Кузьма резко схватил меня за обе руки, как взбешенный родитель капризного ребенка. Под фонарем я увидел, что он совсем грязный, глаза красные и усталые, даже шрам на носу и тот выглядел ярче, чем обычно. Налился кровью.

— Да заткнись ты, — я вдохнул его перегар, словно сам замахнул стопарь. Заткнулся и уставился ему на рубаху, перепачканную то ли кровью, то ли рвотой. Из кармана его брюк торчал край галстука.

— Жука, меня здесь не было!

Это все, что он сказал. Кузьма отодвинул меня с дороги, и быстро ушел в тень и дальше, куда-то за гаражи.

Следующим вечером его арестовали, к тому времени история об убийстве была известна всему поселку. В результате Кипеша отмажут по малолетке, Козыря — потому что он был сумасшедшим. Кузьме дадут девять лет, но выйдет он примерно через шесть.

Помимо обязательных в девятом классе я сдавал два экзамена: литературу и информатику. В какой-то мере мне удалось совместить подготовку. Я написал две очень простые программы. Первая — игра в крестики-нолики. У меня не получилось довести все до ума, сделать так, чтобы клавишами-стрелками можно было выбирать позицию, куда поставить знак. Вышло так: на экране просто появляется решетка из двух пар линий, образуя необходимые для игры поля. В каждом поле стоит бледно-серая цифра от одного до девяти.

Программа подсказывает: «Введите позицию крестика», вы вписываете в поле ввода, например, «1». На месте единицы появляется крестик. Программа подсказывает: «Введите позицию нолика», и так далее. В конце программа резюмирует: «победили крестики» / «победили нолики» / «ничья».

Вторая программа была намного проще по своему коду, но, как мне кажется, оказалась интересней.

Я впечатал десяток отрывков из произведений школьной программы, обязательных для экзамена по литературе, заменив имена героев на заданные пользователем значения.

Программа задает несколько вопросов:

— Как тебя зовут?

— Как зовут твоего друга?

— Как зовут твоего врага?

— Как зовут твою девушку?

Затем на экране появляется один из текстов. Недостаток был в том, что не в каждом отрывке использовались все заданные имена. Плюс я мог брать только те отрывки, где не нужно было склонять имена. Ну и, конечно, сложно было подобрать куски из стихов. Почти всегда ритм нарушался, иной раз переменное значение нарушало авторскую рифму: