Евгений Алёхин - Птичья гавань

Симпатяга Груша, в курсе ли его подружка, что всего года четыре назад он сосал за клей? Леджик был свидетелем. У меня в голове не укладывалось, как Груша теперь живет с этим багажом? Ходит в школу, делает серьезное лицо, смотрит на мир из своей скорлупы, а член навсегда прилип к объективу. Все ведь помнят об этом, но никто вроде его не трогает: пусть разбирается сам. Рефлексирует ли он на эту тему, каждый ли день вспоминает? Сосать за клей. Он же из обычной семьи вроде моей, и что он не мог выпросить у родителей денег, или даже украсть? Сколько вообще стоит тюбик «Момента», наверняка копейки? Или он не совсем нормальный, слегка опаздывал в развитии? Или вообще ему просто хотелось сосать, и дело было не в клее? Я бы никогда не смог вообразить, что такие вещи происходят где-то рядом. Не в колониях для несовершеннолетних, но здесь, в этих пятиэтажках.

Сейчас он выглядел как нормальный парень, рано повзрослевший подросток. Серьезный, опрятный, вряд ли все еще нюхает клей. У него есть какой-то план на свое будущее, это чувствуется, наверное, мутит какие-то мелкие дела, может, даже уже подбарыживает дудкой. Я ни разу не видел, чтобы он пил спирт.

Вижу сейчас, как Груша лапает свою подружку, чуть ли не раздевает прямо на улице. А я вырядился в новую одежду: пью пиво из «сиськи», подглядываю завистливо на ребятишек, и у меня стоит.

Пиво хорошо легло на вчерашний самогон, и теперь я мог разглядывать себя в зеркало, не испытывая ничего, кроме тихой тупой радости. Я долго крутился перед зеркалом. До сих пор покупка шмоток для меня — причина щенячьего восторга. Все детство я донашивал чужую одежду: за родной сестрой, за сводным братом, даже за двоюродно-сводными братьями, детьми родственников по линии мачехи. Собственной одежды у меня почти никогда не было. Только обувь, как правило, ведь она рвется быстрее, чем растут ноги подростка. В пятом классе мне купили отличные зимние ботинки, которые я очень любил.

— Дорогие, — сказала мачеха. — Носи аккуратней, должно хватить на две зимы.

Мне врезались в память ее слова, и в феврале второго сезона, когда подошва начала отрываться, я испытал тревогу. Побоялся говорить, что порвал такую хорошую обувь. Решил, что это моя личная проблема. Я вбил довольно толстый и большой гвоздь в пятку изнутри, он прошиб подошву и торчал на два сантиметра. Я загнул конец и носил себе башмак, царапая лед под ногами, как шпорой.

Вышло не очень красиво, и в течение месяца меня не покидало смутное беспокойство — стоило просто сказать отцу, что у меня порвался ботинок, а не браться за ремонт самому. Отец заметил этот гвоздь однажды, когда я собирался в школу. Я взял ботинки с батареи и понес в коридор, где меня ждал одноклассник. В этом время я столкнулся с отцом. Он с любопытством посмотрел на отремонтированный мной башмак и выхватил его из моих рук.

— Что ты сделал? — спросил он. — Я тебе по морде сейчас этим сапогом дам.

Я догадывался, что можно было сделать лучше, но такой реакции не мог предугадать. У меня уши покраснели, пожалуйста, только не при однокласснике. Он-то жил в коттедже и одевался хорошо. Я надолго обиделся на отца. Во-первых, потому что одноклассник разболтал всему классу — его почему-то рассмешило, что я приколотил подошву гвоздем, а во-вторых, потому что отец еще тогда добавил:

— И как я понесу их в ремонт? На меня мастер посмотрит как на идиота, прежде чем вытащит этот гвоздь.

Мой отец, репортер с пятнадцатилетним стажем, любитель шутить про какашки и дразнить деда за отсутствие самоиронии, сочинитель пошлых стишат и рифмованных поздравлений, но интеллигент, ни разу в жизни не позволивший себе сматериться при детях; человек, который сам разводил и убивал кроликов, от которого сладковато пахло их дерьмом, который не мог себе позволить дать мне денег, чтобы я поел на большой перемене, — этот человек в середине свой сложной жизни, в марте девяносто седьмого года настолько испугался, что какой-то там мастер по ремонту обуви посмотрит на него как на идиота, что даже сказал своему сыну: «Я дам тебе по морде сапогом».

Да любой отец-алкаш просто усмехнулся бы. В тот день был легкий мороз, и я шел в школу в кроссовках сестры, стараясь не смотреть на одноклассника. А у того уже язык чесался поделиться со всеми этим маленьким анекдотом.

В итоге отец сам без труда вытащил злосчастный гвоздь и заклеил ботинок. Думаю, у него ушло на это не больше десяти минут. Ладно, с тех пор я давно переплюнул отца по количеству мелких и крупных зихеров. Взять хотя бы случай с украденной цепной пилой, даже им можно крыть любые отцовские промахи.