Эмили Барр - Вся правда и ложь обо мне

Совершенно ясно.

У меня ничего не болит.

У

меня

вообще

ничего

не

болит.

Когда удается сосредоточиться, я во всех красках вижу свою сказочную жизнь в Бразилии. Воображаю, как заканчиваю школу возле самого пляжа, а те горы, которые я рисовала, служат идеальным фоном. У меня новые друзья, и все они такие классные и заграничные, и меня все любят, а не презирают. Не пройдет и нескольких недель, как я начну надевать в школу только верх от бикини и крошечные шорты, и у меня будет целая толпа друзей из Латинской Америки и со всего мира. А мои новые подруги будут гламурными красотками с блестящими черными волосами, так что прежние по сравнению с ними будут казаться унылыми замухрышками. И я прекрасно впишусь в новую компанию с моей лиловой асимметричной стрижкой: меня будут считать крутой и стильной англичанкой.

Но если папа растратил чужие деньги, тогда его разоблачат, арестуют и отправят домой. И везде будут вспышки камер, и весь мир узнает, что он украл деньги и мы сбежали в Рио. От нас будут шарахаться, из самолета нас выведут в наручниках.

Нет, папа не мог сделать ничего подобного. Просто не мог.

Я снимаю наушники.

– И все-таки, что это? – спрашиваю я у мамы, которая притворяется, будто читает самолетный журнал.

– «Это» – это что?

– От чего мы убегаем.

Я смотрю ей в глаза, но не могу прочесть выражение в них, хотя, кажется, это наш самый откровенный разговор с тех пор, как она забрала меня из школы – не далее как сегодня утром. У мамы глаза серовато-голубые. А мои светло-карие, как у папы. Ее глаза больше подошли бы к моим волосам: они почти лиловые.

– Просто наслаждайся поездкой, – помолчав, советует она. – Уверяю тебя, никто ни во что не влип. Это совсем другое дело.

– Какое «другое»?

Мы снова смотрим друг на друга в упор. Ей явно хочется объясниться. Затаив дыхание, я хочу, чтобы она наконец решилась. В ее глазах целая приливная волна эмоций, но больше она не говорит ни слова. И все-таки беспокоится за меня, я же вижу.

Значит, дело во мне.

Не в папиной работе и не в мамином нервном срыве.

Все

дело

во

мне.

В страну, которая стоит первым пунктом в моем списке, они повезли бы меня, только бы если бы знали, что это мой единственный шанс там побывать.

Если бы предчувствовали: вот-вот произойдет что-то ужасное.

Если бы хотели, чтобы я развлеклась, пока еще могу.

Хватит гадать.

Я надеваю наушники и возвращаюсь к фильму. Немного погодя стюардесса подкатывает к маме тележку с едой, и хотя я прошу курицу, на самом деле мне ее не хочется. Смотрю на нее, принюхиваюсь к тошнотворному запаху и гадаю, почему мы с этой курицей встретились здесь и сейчас, в запечатанной консервной банке на высоте тридцати тысяч фунтов над землей.

Кто-то вырастил и убил эту курицу. Она, наверное, росла на птицефабрике, ожиревшая настолько, что не могла толком стоять на ногах. Ни разу не взлетела. Ни разу даже не расправила крылья. Была просто продукцией, как капуста на грядке, и жизнь у нее не отнимали только для того, чтобы мясо оставалось свежим.

А потом ее умертвили, отправили на совсем другую фабрику и приготовили из нее самолетный обед: устроили в гнезде из картошки и склизкой брокколи, залили клейким серым соусом, подняли высоко в небо, там разогрели и принесли мне.

Я быстро съедаю ее. Как ни странно, курица вкусная, и я улыбаюсь при мысли о том, что мир заточен специально под нас, людей, чтобы мы могли творить любую хрень, какую только пожелаем.

Я просыпаюсь с отпечатавшейся на лице складкой от крошечной подушки. Прошу родителей пропустить меня и встаю в очередь в туалет. Понятия не имею, который теперь час, но, наверное, дома уже ночь.

Интересно, кто сейчас вспоминает меня. Джек и Лили. Девчонки в школе потреплются обо мне пару дней и перестанут, переключатся на что-нибудь другое. Только Лили будет скучать по-настоящему. Только Джек знает, где я.

Зевнув, я вспоминаю, как в первый раз увидела Лили. Других учениц смешанного происхождения в классе не было, и я еще издалека залюбовалась ее волосами, похожими на тугие пружинки. А когда нас поставили вместе на экскурсии на природу, я заметила, что у меня звенит в ушах, и поняла: надо как можно скорее напроказничать, чтобы звон прекратился, и обрадовалась, что Лили составит мне компанию.

– Кажется, вон там целая куча еловых шишек, – сказала я и взяла ее за руку.

– А может, и ежевика есть, – ответила Лили, и мы вдвоем направились прочь от тропы. Перелезали через ветки, продирались через кусты ежевики и крапивы, наконец наткнулись на поляну в самой чаще, сели и разговорились. До этого мы вообще ни разу не болтали друг с другом. От Лили я узнала, что от них только что ушел ее папа, а мама на лето везет ее обратно в Гану. А я рассказала ей, что на следующей неделе мне подарят котенка и я назову его Хамфри.