Тамара Лисицкая - Тихий центр

Кафе было зачетное. Тут всегда зависали нормальные люди. Весь режиссерский здесь после занятий пил кофе под гитары. И все молодые дизайнеры, и все продвинутые копирайтеры, и все будущие журналисты, и все начинающие писатели, и все состоявшиеся художники, и все экзальтированные женщины, и все таинственные мужчины, и все более-менее продвинутые перцы. В любое время суток зайди — будут свои сидеть. А накануне праздника свои были еще и праздничные. Настя Вторая пришла как бы к себе домой. И привела Алешеньку. И ей было хорошо оттого, что привела. Ей хотелось его познакомить с ними, их с ним. Это же так сладко знакомить друзей с друзьями, предполагая, что родится новая дружба, общая, и мир от этого станет лучше и ближе. Имелось волнение, что Алешенька испугается происходящего или что продвинутые перцы не поймут Настину мотивацию — как-то не очень правильно посмотрят на Алешеньку, как-то его осмеют или огорчат, и сами огорчатся… И да — на них смотрели, оборачивались, приветствовали, потом снова оборачивались, всматривались. Но без агрессивного любопытства. Просто смотрели — новый человек.

Настя Вторая минут десять на всякий случай хорохорилась — вдруг придется защитить честь друга. Но потом расслабилась, размякла, заулыбалась приятелям и Алешеньке. Пришел официант, приятный паренек, студент. Кивнул Насте, спросил, че заказывать будет. Настя переадресовала вопрос Алешеньке. Он как-то сначала потерялся, сморщился, чтобы всплакнуть. Но Настя очень доступно и спокойно объяснила, зачем пришел парень, что ему надо, что будет, если с ним поговорить. Алешенька собрался с силами и со второго раза сам сделал заказ. Паренек — терпеливый, молодец, — дождался, кивнул и исчез.

— Скоро принесет тебе твои блинчики.

— Он — как мама?

— Да. Только ему за это платят, а мамам нет…

Потом подсели знакомые. Алешенька лопал блинчики, с большим интересом посматривал на прибывающих. Потом начал принимать участие в беседе. И в какой-то момент Настя Вторая обнаружила, что все удалось, срослось, совпало. Алешка им понравился, а они понравились Алешке.

— Меня зовут Алешенька!

— Клевое имя!

— Да. Ко мне надо относиться серьезно!

— Ну так а как иначе! Мы по-другому не умеем!

— А я сочинил стихотворение!

— Да? Нук, почитай!

— Если я пойду туда, я приду совсем обратно. Это очень неприятно, я хотел идти туда!

— Жесть! Прямо Пушкин!

— Нет, Пушкин писал нежно!

Подтянулись новые люди. Алешенькой даже специально заинтересовались.

А попробуй не заинтересуйся таким явлением!

— А кого ты еще знаешь, каких… поэтов?

— Блок, Лермонтов, Фет, Есенин, Гумилев…

— Фигассе! Ну, и что ты знаешь Гумилева…

— Он мне не очень нравится, он пишет, как девушка!

— А кто тебе нравится?

— Бродский!

— Е-мое! Ты и Бродского знаешь?

— Мама мне много всего читала.

— И что тебе у Бродского нравится?

Алешенька сделался серьезным:

Настя Вторая почувствовала, что сейчас разрыдается. Праздник и одиночество — улетная смесь. Печаль и Алешенька в ароматах елок — это терзало душу.

Оля пошла в ванную, села на краешек перед зеркалом, сладострастно представила себе, что сейчас убьет себя какой-нибудь бритвой. Вернется Вадим, а она плавает в луже красной пены, красивая и несчастная, и ничего уже не сделаешь…

Снова плакала. Долго.

Обессилела, лежала под зеркальным потолком, рассматривала себя и вдруг поняла, что теперь имеет полное право ехать в Москву.

Осталось только одно дело, на которое она теперь тоже имеет полное право…

По этому поводу открыла Вадимов бар и выпила из первой же бутылки. Это было так брутально, так кинематографично — пить из горлышка. Красивая, несчастная, обманутая, беззащитная, но готовая мстить…

Оля вернулась к зеркалу, посмотрела на себя долгим взглядом.

— Сам виноват! — прошептала она своему отражению.

Потом Оля быстро красилась. Получалось хорошо, очень хорошо, ярко.

Потом натянула какое-то кружевное выходное белье, без разницы какое — все хорошее. Главное — быстрее.

Звонила в дверь Игоря. Улыбалась, была счастлива. Даже похохатывала.

Игорь открыл не сразу. Оля даже не думала, что будет, если откроет не Игорь. Или вовсе не откроют. Откроют! И именно Игорь! Потому, что иначе будет нечестно!