Тамара Лисицкая - Тихий центр

— Пять симпатичных корзиночек среднего размера, пять бутылок шампанского, пять коробок конфет, пять ананасов… Нет, пять манго! Пять маленьких елочек, сувенирных…

— Елочек? Какого размера, какого цвета?

— Ладно, — Оля вздохнула, — позвоните мне, когда приедете в магазин. Буду вас учить работать по-европейски.

Таня писала, сидя на кухне у Светланы Марковны. Бывшая красавица совсем раскисла и боялась оставаться одна.

«Давно прошли времена, когда пациента просили «сплевывать» и буравили зубы без обезболивания, «живьем». Сейчас в зубном кабинете можно уснуть, настолько невесомы и корректны манипуляции врачей»…

— Таня, вы Чапу выгуляли?

— Да, Светлана Марковна!

— Принесите мне воды!

Таня принесла воды, присела рядом. Ясное дело, поговорить хочет человек.

— Сегодня Новый год, Светлана Марковна. Вадим обещал принести елку.

— Мне все равно.

Тане, наверное, тоже было бы все равно в такой ситуации. Хотя, кто знает.

— Ну-у-у… Мы ее все-таки поставим, хорошо?

— Делайте, что хотите.

Светлана Марковна лежала в парике, была кое-как накрашена. Все так печально. И разговорить ее не представляется возможным. А уйти еще невозможнее. И что, сидеть? И пусть статья горит себе?

В последний раз дежурный редактор сказал Тане:

— Ты что, мать, влюбилась?

— Я? — страшно удивилась Таня. — С чего вдруг?

— Ну, не знаю, с чего вы там влюбляетесь… Просто писать стала небрежно, наспех, эмоций много… Ты давай, приходи в себя.

— Господи, почему я? — сказала вдруг Светлана Марковна. — Почему я? Почему все вокруг здоровы, а я должна умереть? Я не хочу умирать! Вы живете, а я должна умереть?

Редактор с его претензиями с пшиком исчез, и в Танином уставшем мозгу взорвался маленький реактор. Вспышка, ожог, моментальная гибель мыслей, пепел, хаос, пустота. Что говорить?..

— Все умрут, — Таня попыталась улыбнуться, но в последнюю минуту остановила улыбку. — И я тоже…

— Но вы умрете неизвестно когда, а я…

— Мне очень жаль, что так происходит, Светлана Марковна…

— Жаль? — Светлана Марковна приподнялась на локте, парик накренился. — Вам жаль? Спасибо! Жалейте того, кто потерял кошелек! Кого уволили с работы! А я — умираю! Вы можете хотя бы на секунду представить себе, что это такое? Что это такое — знать, что ты вот-вот умрешь, и ничего не мочь сделать? Да, все умирают, но умирают внезапно! Или уже нажившись! А я должна лежать и ждать свою смерть! И думать, как это будет происходить, что я почувствую! Буду я задыхаться, корчиться от боли или просто усну!

— Вы умрете спокойно…

— Что?

Танин загривок покрылся испариной от страха, от того, что она говорит такое!

— Врач сказал, что вы умрете спокойно, тихо, может быть, во сне! Сказал, что у вас тот редкий случай, когда больной не испытывает болей, ему не надо колоть морфий несколько раз в день…

— С ума сойти, как мне повезло…

— Врач сказал, что часто люди очень мучаются, прежде чем…

— Что еще сказал врач?

— Сказал, что болезнь прогрессирует, что ничем помочь нельзя.

— Сколько мне осталось, он сказал?

— Мы с Вадимом несколько раз спрашивали, но никто ничего не знает. Сначала говорили, что пару недель…

Светлана Марковна закрыла глаза и упала обратно на подушки.

— Но пару недель уже прошли! — заволновалась Таня, все-таки ляпнула лишнее! — А все в порядке!

— Нет, не в порядке! Не в порядке! Я не могу так больше! Это какая-то медленная казнь! Если не можете меня спасти, назначьте хотя бы дату! Это же невыносимо! Это бесчеловечно!

— Но, Светлана Марковна, как? Что я могу сделать?

— Уйдите! Оставьте меня!

— Но Вадим должен привезти елку!

— Ненавижу вас и вашу елку! Ненавижу! Уйдите! Вы мне противны! Вы ужасная, неопрятная, запустившая себя женщина! Почему вы должны жить, а я — умереть? Уходите! От вас пахнет потом!

Таня вскочила, помчалась на кухню, по пути споткнувшись о Чапу. Сгребла свои бумажки, захлопнула дверь.

И помчалась к себе, чтобы там упасть в любимый угол на кушетке и повыть обо всем. Тридцать первое декабря…

Но едва она открыла дверь, как услышала нестройное пение Ирины Павловны и Игоря. Бутылка на столе, дым столбом, «виновата ли я, что мой голос дрожал»…

Тане вдруг стало так муторно, что пришлось прислониться к стене. А потом тихонько уйти незамеченной.

Вадим приехал на площадку. Раньше ему приходилось наблюдать за съемочным процессом, и вообще он был человеком земным, реалистичным, так что волшебное слово «съемка» не могло вывести его из состояния равновесия. Но то, что он увидел, все же напрягло. Площадка была пуста и мрачна. Вяло возился одинокий мужичок, выставлял свет и сердито посматривал в сторону заказчиков.