Тамара Лисицкая - Тихий центр

— Так! — громко крикнула она, хлопая в ладоши. — Кто-то вызвал милицию! Ау нас тут траву курят! Все срочно собираемся и уходим! Срочно!

Вампиры заныли, ругая неизвестного предателя, но довольно быстро покинули место преступления. На мгновение забежала только Настя Первая, растрепанная, помятая, но в ковбойской шляпе.

— А куда ушел продюсер? — спросила она у одинокой целующейся парочки. Парочка не ответила, Настя оскорбилась и убежала.

— Отвали! — сказала Оля и оттолкнула Игоря. — Ты пьяный, от тебя воняет! Отвали!

— Ах, я пьяный? — улыбнулся Игорь, дрожа губой. — А почему я пьяный?

— Потому, что нажирался со своей вонючей тещей!

— А почему я нажирался со своей вонючей тещей?

— Отпусти меня! Слышишь?

— Не отпущу! — прохрипел Игорь в ее маленькое ушко. — Не отпущу я тебя, поняла? Я тебя трахну сейчас, а потом задушу, загрызу, сожру по кусочкам, не оставлю и следа! Потому что ты сучка! Сучка!

— Отвали!

Оля ударила его изо всех сил, но только больше разозлила. Он прижал ее к серой стенке, и так выел одним поцелуем из нее весь воздух, что был момент кратковременной смерти. Потом Оля вдохнула, расплакалась и сама начала целовать его табачные губы, и ломаться под его весом. Сколько так продолжалось, никто не знает, но откуда-то из прошлого вынырнул флешбэк — восточная женщина Алия с ее правдой:

— Игорь стал злой, он без Тани не выживет…

А Игорь сейчас был злой, и Оле было страшно.

— Иди к своей Тане! — сказала Оля. — Иди к ней, скотина! Уходи! Не трогай меня больше! Ненавижу тебя!

Игоря сейчас не смог бы остановить локомотив. Взвод американских солдат-миротворцев не смог бы остановить его сейчас на пути к пожиранию Оли. Но Таня его остановила.

— Что? — спросил Игорь, ошалело блестя глазами. — Что ты сказала?

— Иди к своей Тане!

— Что ты несешь, дура?

— Уходи! Уходи, я сейчас закричу! Мой муж за стеной, дома! Слышишь?

Игорь отпустил негодяйку, отпустил, как будто оторвал собственные руки. Каждый его миллиметр шипел под Олиными сладкими соками, каждое его волоконце напряглось и рвалось обратно, к ее теплой коже. Отпустил. Недоумение и ненависть. И сводящая с ума боль отравленного Олей тела.

— Если я тебя еще раз увижу, — сказал Игорь, отступая тяжелыми шагами, согнувшись в три погибели, — если я тебя еще раз увижу, я тебя убью, слышишь?

Оля плакала, сидя в каменном углу, плакала и дрожала, как цуцик. Мир только что рассыпался, как паззл из миллиона элементов.

— Уходи-и-и-и!!!

Она ворвалась домой и упала к Вадиму на плечо. Тот испугался, начал трясти свою глупую, пьяную Олю.

— Обидели тебя? Кто? Скажи!

— Давай уедем отсюда! Пожалуйста! Очень тебя прошу, Вадюша! Любимый! Давай уедем отсюда!

И Вадим понял, откуда «отсюда» она хочет уехать. Но правда была слишком печальна, поэтому он срочно начал претворять в жизнь другую трактовку идеи. И уже через час и Оля, и Вадим, и компаньон с подругой тусили в ночном клубе, где немногочисленная гламурная общественность цивилизованно отмечала Хэллоуин. Вадим не танцевал, поскольку не умел и не любил. Зато компаньон зажигал за троих, с удовольствием раскручивая под Шакиру красивую экзальтированную супругу московского товарища.

Алешенька был в ужасе, когда его привели в комнату, затянутую черным.

— Не бойся! — строго сказала ему Настя Вторая. — Это съемочный павильон! Сейчас тебя будут снимать для клипа!

— А это не больно?

— Это приятно!

— А я боюсь! Мама!

— Что? — откликнулась Лилия Степановна, такая же перепуганная выходом в свет. — Что, детка?

— Все нормально, Лилия Степановна! — улыбнулась Настя. — Просто он переживает, что будет больно!

— А что? Будет больно? — теперь уже и старушка напряглась.

— Да не будет больно! Приятно будет!

Потом Алешеньке действительно было приятно, когда молодая девушка-гример трогала нежными пальчиками его лицо, а ее грудь колыхалась все время где-то в районе его носа. Настя Вторая активно беседовала с продюсером. Музыканты рассматривали люминесцентных котов. Все так чудесно!

— Крутые глюки! — радовались музыканты. — Это ты сам рисовал?

— Да! — вертелся Алешенька, стараясь и с музыкантами подружиться, и грудь гримерши из поля зрения не упустить. — Сам! Правда, мама?

— Ой, сам! Он с детства хорошо рисует! Если б больше денег было, я б ему давно мольберт купила, он просит!

— Мама! Посмотри, какая она красивая! Она мне нравится!

Девушка-гримерша смеялась, мама улыбалась, музыканты ржали — все радовались Алешеньке. Так славно!