Бернар Вербер - Рай на заказ [litres]

Поскольку сценарий, декорации, эффекты режиссуры были сведены до самого примитивного уровня, актеры вернули себе былое могущество. От них теперь зависел успех фильма, они доносили до зрителя весь смысл сюжета. Они вновь стали самыми важными людьми на планете.

Постепенно самые популярные актеры занялись политикой и вошли в Совет мудрецов. При каждом новом голосовании они собирали все больше голосов. Люди забыли, что актеры в кино выглядят такими умными и страстными благодаря тому, что специально нанятые и скудно оплачиваемые сценаристы написали им диалоги.

Впрочем, несмотря на все эти ухищрения, некоторые зрители сумели сохранить в целости воспоминания о фильмах студий Д.И.К. Люди вздрагивали при одном упоминании названия этой кинокомпании и утверждали, что посмотреть любой фильм Д.И.К. – значит получить уникальный опыт, волнующий и прекрасный. Фильмы компании Д.И.К. невозможно сравнить ни с одной из недавно снятых кинолент.

Поклонники в конце концов отыскали уцелевшие ленты, снятые Мэтром кино. И хотя любой человек подлежал тюремному заключению за одно только владение таким фильмом, пиратских копий, распространяемых из-под полы, становилось все больше.

Место действия: Париж. Возраст рассказчика: 24 года.

Это был выпавший из гнезда птенец. Со всеми вытекающими последствиями – трогательными, умилительными и… опасными.

Когда я ее встретил, нам было по двадцать четыре года. Она была невысокого роста, с длинными черными волосами, вздернутым носиком и большими темными глазами, которые всегда смотрели куда-то вдаль. Она была удивительно красива, но ее красота была холодной и немного печальной.

Сивиллина [48].

Она сказала: «Не надо обо мне заботиться».

И у меня тут же возникло желание позаботиться о ней.

Она сказала: «Я несу гибель, я тону – и утащу тебя за собой на дно».

Я воспринял эти слова как личный вызов.

Мы поужинали в моей маленькой парижской квартирке под самой крышей одного из домов на улице Отвиль. На ужин были морские гребешки с жареным луком по моему собственному рецепту, секрет которого я не раскрою никому. Она ела, не замечая того, что было у нее в тарелке, и сказала, что все было очень вкусно.

Потом я фотографировал ее. Она изображала куклу, у которой руки и ноги гнутся во все стороны. Я без памяти влюбился в один из снимков, где сквозь ее таинственную улыбку проглядывала грусть.

Она много говорила.

Ей ужасно надоела ее мать. Она рассказала мне о своеобразном семейном проклятии: она ненавидела свою мать, мать ненавидела бабушку, бабушка – прабабушку. И не исключено, что эта цепочка тянулась еще дальше.

Мужья, отцы, братья были лишь статистами, пассивными участниками этой династической ненависти, передававшейся по материнской линии.

Сивиллина рассказала, что однажды, после пятидесяти лет взаимной неприязни, ее мать и бабушка решили встретиться в ресторане, чтобы высказать друг другу все претензии, тем самым лишив их силы, и найти путь к примирению.

И это им удалось. Хоть и с большим трудом. Однако, покончив с десертом и оплатив счет, в тот момент, когда бабушка надевала плащ, чтобы вернуться домой, на нее как ураган обрушилось горькое ощущение, что над ней издеваются. Со всей прежней яростью, вспыхнувшей снова в одну секунду, она, сцепив вместе кулаки, внезапно, как дубиной, ударила дочь по спине.

Сивиллина рассказала мне о жизненном пути ее матери – правнучки гениального итальянского банкира, которого убила жена. Мать всегда преклонялась перед дворянскими титулами и вышла замуж за человека, владевшего гербом и замком (правда, неоднократно заложенным), последнего отпрыска одной из величайших дворянских семей Франции. Этот мужчина и стал отцом моей подруги.

Мать … Сивиллина была одержима мыслями о ней, как некой навязчивой идеей. В этой мании она черпала вдохновение и сочиняла стихи, в которых обнажала душу, облекая свою боль в слова. Сивиллина пробудила во мне инстинкт защитника. Я хотел подобрать эту выпавшую из гнезда птицу, успокоить и, буду откровенным, спасти.

Так начался наш странный роман, которому предстояло продлиться три года.

Сивиллина всегда носила только черное. У нее было мало одежды, и она не прилагала никаких усилий к тому, чтобы выглядеть изящной.

«Зачем, – говорила она, – ведь я все равно почти никто».

Я работал тогда фотокорреспондентом в «Современном наблюдателе» [49]. Сивиллина тоже захотела стать фотографом. И я научил ее этому. Потом она попросила найти ей работу. И я нашел ей место фоторепортера, занимающегося портретными съемками в одном еженедельном журнале.