Святослав Рыбас - Варианты Морозова

У нового дома была странная география. За двором шли огороды, где сажали картошку, помидоры, огурцы, лук. До центральной городской улицы отсюда было метров семьсот — восемьсот, но казалось, что дом стоит на самой окраине. За огородами начинались усадьбы поселка Семеновки, давно вошедшего в городские пределы и посылавшего своих мальчишек во главе с корейцем Муном в набеги на восстановленный дом. Семеновские стреляли из рогаток, швыряли камнями и выкрикивали оскорбительные слова: «очкастые» и «профессура». А с Семеновкой враждовала Гладковка, соседний с ней поселок. Говорили, что там воюют с самопалами.

К тому времени, когда Константин пошел в школу, вражда сама собой заглохла. Огороды уже исчезли, на их месте появились высокие дома из белого силикатного кирпича. Город вытеснял Семеновну. На его окончательную победу понадобилось лет пятнадцать, но уже тогда над поселковыми садами и голубятнями нависла тень новостроек.

В доме жили горные инженеры. Почти все они выросли в шахтерских поселках, в маленьких домах с приусадебными участками, скрытыми за плетеным тыном и кустами смородины; теперь они трогательно гордились своим горожанством, и в детях прямо отражалось отцовское провинциальное честолюбие. Домашние разговоры взрослых, в которых постоянно упоминались зарплата, цены Сенного рынка, наличие в магазинах муки или сахара, часто сопровождались кивком на жизнь соседей и, при этом многое незаметно запало в детское сознание, чтобы потом войти в мальчишескую игру. Константин не был привязан к заботам отца и матери, а если его брали в магазин, чтобы, отстояв тягучую очередь, получить лишний килограмм продуктов, то он не мог испытывать удовлетворения, потому что просто не понимал своей роли; как раз наоборот, он чувствовал насилие. И уж конечно ничего похожего на радости наблюдения за ростом какой-нибудь луковицы или постижения причин богатого медосбора, какие часто бывали у его отца, Константину не пришлось пережить. Он был горожанином второго поколения. У них во дворе родилась интересная забава, с которой, может быть, и пошло ясное представление о ценностях будущего, — дети вели строгий контроль родительским заслугам. То была непрекращаемая игра с единственной целью: доказать, что твой отец лучше других. Но как можно было доказать доброту, храбрость или ум? Все должны были казаться одинаково достойными людьми.

Сколько было мальчиков, столько же должно было быть хороших родителей, — но этот принцип убил бы игру, его отбросили. Требовалось единое измерение. Даже военные заслуги бывшего летчика Сагайдака, имевшего к тому же пистолет, или страшноватый протез однорукого коменданта Бровченко, которым он однажды огрел своего Вовку, не могли играть главной роли. Не все отцы воевали, а главное, война была в прошлом. Шла совсем другая жизнь.

Константин не помнит, чтобы кому-то пришло на ум высказать такие соображения. Нет, без споров и сумятицы все во дворе взвешивали своих отцов только сегодняшними заслугами. Это было просто: должность, зарплата, награды и т. д.

Петра Григорьевича сначала оценили очень высоко, он разделил первое и второе место в тщеславной игре. Его соперником был отец Шурки Комиссарова, который недавно перешел работать в научный институт и, как говорил Шурка, скоро должен был стать кандидатом наук. На весах долго стояло равновесие: больший заработок Морозова уравновешивала безопасная, чистая служба Комиссарова, ордена были у обоих, отсутствие инженерного диплома уравновешивалось партийной выборной работой… И тут Константин заявил, что несколько раз отец Шурки приходил к ним домой и просил, чтобы ему разрешили поговорить по телефону. Телефон хорошо лег на весы, — все согласились, что Комиссаров проиграл… От стыда он убежал.

Испортило победу новое пальто Константина, перешитое матерью из женского. Оно было зеленого цвета, застегивалось на левую сторону и сохранило неизгладимые следы своей первоначальной предназначенности. При виде его уныние и робость охватили Константина, он не захотел выходить в нем во двор, чем обидел мать. В конце концов Константину пришлось надеть эту зеленую хламиду, и после у него было ощущение, что его провели голого на глазах всего двора. «Девичье!» — определил Шурка Комиссаров.

То, что отличалось от обычного, вызывало у мальчиков радостное щенячье желание преследовать и дразнить. Дразнили толстуху Свету Сагайдак, а ее брат Валерка заливался громче других. Дразнили Алика Трушкова за то, что его мать татарка. Стучали в дверь кочегарки, били стекла…