Ирина Муравьева - Вечеринка (сборник)

Однажды раздался звонок, и голос, совсем молодой, сказал в трубку:

– Я брат твой. Звоню из Москвы.

Разница между ними была огромной: двадцать лет. Сергея поразило, как Максим произнес «я – брат твой», а не «я – твой брат», что было гораздо привычней. Они начали переписываться, перезваниваться, и через два года (уже были дети, была Адриана!) Сергей прилетел в Москву. Его встречали отец, семнадцатилетний Максим и толстая, вся шелковистая, в оборках и ленточках, мачеха. Отец разрыдался глухим густым лаем, притиснул Сергея к груди и долго его никуда не пускал.

– Ты не забывай: мы по деду армяне. А это народ очень даже чувствительный, – шепнул ему брат.

Потом наступило тяжелое время, ему было не до отца, не до брата. Том, мамин муж, погиб странной смертью.

Они: мама, он, Адриана и крошечные, как дети, родители Тома – хоронили цинковый гроб, в котором лежало то, что доставили из Мексики специальным самолетным рейсом. Том всегда уезжал в солнечные края, по крайней мере, два раза за пасмурную нью-йоркскую зиму, ибо не выносил ни низкого серого неба, ни воздуха, почти всегда влажного, скользкого, мутного. Обычно он брал с собой маму, но в этот раз что-то у них не сработало, и Том прихватил попугая Бекетта, коварную старую умную птицу, влюбленную в Тома до полной истерики. Когда в маленькую, взятую напрокат машину на полной скорости врезался грузовик, от Тома осталось кровавое месиво, и Бекетт, прилипший к его голове с радробленным лбом и глазами, в которых успел отразиться весь ужас аварии, своей птичьей гибелью лишь подтвердил, что есть и любовь до последней минуты, и верность до самого смертного часа.

Прошло еще два года. Сергей снова прилетел в Москву, уже отдавая себе отчет, что Москва помогает ему хотя бы на короткое время отключиться ото всего, связанного с домом и болезнью дочери. Одри оставалась далеко, и что бы ни происходило там, какие скандалы между нею и Адрианой ни разражались бы, как бы ни трясло от этих скандалов тринадцатилетнего Петьку, – все равно ничего нельзя было изменить на таком расстоянии, хотя они и дергали Сергея по телефону: то одна, то другая.

В этот приезд он разыскал Лену и потом рассказал брату, что вместо девочки с русалочьими волосами в метро на «Кропоткинской» его ждала очень красивая, но странно чужая, ненужная женщина, в которой от прежней Лены остался лишь голос и голубизна пугливого взгляда. Она первым делом призналась, что мужа не любит, а вышла с тоски, а любит одну только дочку, которая мечтает стать очень известной актрисой. Заискивающе, чувствуя, что она не интересна ему, Лена рассказывала подробности про мужа, про дочку, про свою московскую жизнь, а он смотрел в ее голубые, испуганные глаза и думал, что та ослабевшая девочка, которую ветер пытался отнять, не выжила все-таки и умерла.

Пока на свет не появилась Одри, Сергей не знал, что можно так сильно любить ребенка, а все остальное поставить на карту. Какие тут женщины! Одна Адриана, жена. Мать Одри и Петьки. Они познакомились через несколько месяцев после его развода, и Адриана оказалась настолько не похожей на его бывшую жену, что даже смотреть на то, как она варит кофе, смеется, закинув голову, красиво убирает постель, раскладывает подушки, вешает плед на спинку стула, – даже смотреть на это после неуютной и неженственной Клары с ее красными замшевыми сапогами было отдыхом. И когда Адриана, почувствовав, что он совсем не готов снова жениться, нашла работу в Риме и уехала, ничего не прося и не требуя, образовалась пустота. Больше всего он испугался одиночества. Молодые замужние женщины, с которыми он вместе работал в компьютерной компании, были до отвращения похожи на Клару, в их глазах была та же суетливая жадность к жизни, те же потрескивания сопровождали их заученные спортивные движения, и даже ели они так, как ела Клара: брезгливо расковыривая еду на тарелке и облизывая пальцы с длинными, покрытыми лаком ногтями. Он встретился с одной, потом с другой, но все это было таким одинаковым: и вскрикиванья, и грудной влажный шепот, и даже застежки на блузках и лифчиках.

Прошло чуть больше месяца, он взял отпуск и полетел в Рим. Адриана не ждала его и не сразу поверила, что он звонит из аэропорта. Вечером они сидели в маленьком ресторане на улице Маргутта, тихой улице в самом центре Рима, куда не доносился ни шум, ни птичий гвалт туристов, и мягко горел свет в синих, с розовой густой бахромой, абажурах, а на спинке деревянного, тоже синего, стула Адрианы была табличка: Федерико Феллини. 1987 год.