Дун Си - Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси [антология]

Рыбий царь знал рыбьи повадки. Рыба, обитавшая на стремнинах, всегда была чуть посмышленее, но ее слух и зрение притуплялись от постоянного быстрого потока, что позволяло рыбаку, войдя в воду, приблизиться и метнуть свою сеть. Жившая на мелководье рыба отличалась особой чуткостью, чтобы ее поймать, требовалась осторожность кошки, охотящейся на воробья, и стремительность прыгающего на свою добычу тигра. И только один человек на реке Тонянхэ — рыбий царь — обладал таким умением.

Деревенские бабы, прознав, что рыбий царь по-особенному закидывает сети, повадились под покровом ночи ходить на берег реки и, подначивая друг друга, тайком любоваться этим зрелищем. Некоторые даже загодя прятались в зарослях прибрежной травы, чтобы вместо работы в поле подсматривать за ним. Такое мало кому из деревенских мужчин могло понравиться, поэтому они взяли и выжгли всю траву вдоль реки.

Тогда вдова Лю Хуахуа нашла выход и в зарослях прибрежного бамбука построила укрытие из веток глициний, куда при желании она тайком забиралась, чтобы понаблюдать за рыбаком.

На двадцать третий — двадцать четвертый год Республики [118] Система летоисчисления, введенная после 1912 года с установлением Китайской республики, просуществовавшей на территории Китая с 1912 по 1949 год. с целью искоренения коммунистической партии и противостояния японским захватчикам правительство Гоминьдан издало «Закон о воинской повинности» и «Меры по реализации Закона о воинской повинности», согласно которым объявлялась всеобщая воинская обязанность для мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока пяти лет. Тогдашняя так называемая воинская повинность на самом деле оказалась принудительной мобилизацией мужского населения страны. Все, достигшие призывного возраста, должны были подписать рекрутское соглашение, а все сделавшие это тут же натягивали военную форму и попадали прямиком на передовую. И сколько рекрутов таким образом покинули свои родные края и больше никогда туда не вернулись, даже не счесть!

По всему течению реки Тонянхэ, на всех пятистах километрах, не было для местных ничего страшнее, чем попасть в рекрутский набор.

Деревня Тунгучжай была не большая, не маленькая — в шестьдесят дворов, почти триста жителей, мужчин из них было больше половины. По закону мужчины из деревни Тунгучжай тоже подлежали записи в рекруты, но вот уже несколько десятков лет никого из этой деревни в армию не брали, а все потому, что был у них сметливый деревенский староста.

Старосту звали Ли Бунуань, когда-то давно служил он в Белой армии. В долине реки Юцзян бился с красноармейцами, попал в плен, но в Красной армии к нему отнеслись снисходительно: не только не стали убивать, но даже дали немного денег на соль и отправили восвояси. На местном диалекте Бу значило «отец», а имя Ли Бунуань — «сердечный батюшка по фамилии Ли».

Ли Бунуань растил трех сыновей: старшего звали Ли Лаода [119] Лаода — букв. «старший». , среднего — Ли Лаоэр [120] Лаоэр — букв. «второй сын». , третьего сына звали Ли Лаояо [121] Лаояо — букв. «самый младший». .

Когда старший сын Ли Лаода достиг восемнадцати лет — возраста призыва, с ним вдруг приключилась тяжелая болезнь, и он потерял разум. Целыми днями парень только лыбился на людей вокруг да молол всякую чушь, часто впадая в ступор. Услышав об этом, уездный комиссариат прислал людей проверить, насколько безумен призывник.

В тот день группа конных офицеров прибыла в Тунгучжай. На въезде в деревню им навстречу попалась толпа детворы, среди которой выделялся здоровый детина, громко расхохотавшийся при появлении всадников. Офицеры этим были несколько обескуражены и, ткнув в парня, спросили:

— И что в нас такого смешного?!

Парень, заливаясь, ответил:

— Смешные не вы, ваша честь, смешные у вас лошади.

Офицер продолжал любопытствовать:

— Что смешного в наших лошадях?

Парень сказал:

— У других лошади с четырьмя ногами, а у ваших по пять. Разве это не смешно?!

Услышав это, офицер не удержался и тоже расхохотался:

— Тупица, у лошади четыре ноги! Под животом у него, вот то, это не нога. Вот у твоего отца не три ноги же, правда?

Парень снова расхохотался:

— Раз ваша честь говорит, что у моего отца три ноги, тогда я и есть третья нога моего отца. А я говорю, что у лошади вашей чести пять ног, значит, ваша честь и есть пятая лошадиная нога.

Смущение офицера сменилось яростью, но он продолжил свой допрос: