Он ел суп, водянистый и недостаточно горячий.
— Ах, детка, я забыла про гренки!
— Мамочка… мама, почему ты не ешь?
— Мне сегодня что-то не хочется есть. Не знаю, что мне делать. У меня очень болит голова. Впрочем, это неважно.
— А может быть, ты хочешь быть Клеопатрой? У нее был чудный аппетит, и она съедала все, что ей давали. Она была пай-девочка.
— Даже жемчуг… Она опустила жемчужину в уксус и выпила его… — Ее голос дрожал.
Она протянула ему руку через стол; он погладил ее руку, как мужчина, и улыбнулся.
— Только ты и я, Джимми, мой мальчик… Солнышко, ты всегда будешь любить твою маму?
— Что случилось, мамочка, милая?
— О, ничего. Я себя чувствую сегодня как-то странно. Я так устала от этого вечного нездоровья.
— Но после операции…
— Да, после операции… Пожалуйста, дорогой, в ванной на подоконнике есть свежее масло. Я положу немного в пюре, если ты принесешь. Придется опять сделать Замечание насчет стола. Баранина совсем неважная — надеюсь, что мы от нее не заболеем.
Джимми побежал через комнату матери в узенький коридор, где пахло нафталином и шелковыми платьями, разложенными на стуле. Красный резиновый наконечник душа качнулся ему в лицо, когда он открыл дверь ванной. От запаха лекарств у него болезненно сжались ребра. Он открыл окно за ванной. Подоконник был пыльный, и пушистая копоть осела на тарелке, которой было прикрыто масло. Он стоял несколько секунд, глядя во двор, дыша ртом, чтобы не чувствовать запаха угольного газа, поднимавшегося из топки. Под ним горничная, в белой наколке, высунувшись из окна, разговаривала с истопником; истопник смотрел вверх, скрестив на груди голые, сильные руки. Джимми напряг слух, чтобы услышать, о чем они говорят; быть грязным и весь день таскать уголь, и чтобы волосы были жирные и руки грязные до подмышек.
— Джимми!
— Иду, мамочка. — Вспыхнув, он захлопнул окно и пошел в столовую как можно медленнее, чтобы румянец сбежал с лица.
— Опять замечтался, Джимми. Мой маленький мечтатель…
Он поставил масло возле тарелки матери и сел.
— Ешь скорее баранину, пока она горячая. Почему ты не берешь горчицы? Будет гораздо вкуснее.
Горчица обожгла ему язык, из глаз покатились слезы.
— Слишком острая? — смеясь, спросила мать. — Надо привыкать к острым вещам… Он любил все острое.
— Кто, мама?
— Тот, кого я очень любила.
Сидели молча. Слышно было, как работают его челюсти. Изредка сквозь закрытые окна долетал прерывистый грохот экипажей и трамваев. В трубах отопления щелкало и стучало. Во дворе истопник, весь вымазанный маслом, шлепая дряблыми губами, говорил какие-то слова горничной в крахмальной наколке — грязные слова. Горчица такого цвета, как…
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем.
— У нас не должно быть тайн друг от друга, дорогой. Помни, ты у меня единственное утешение.
— Как ты думаешь, интересно быть тюленем?
— По-моему, очень холодно.
— Нет, холод не чувствуется… Тюлени защищены слоем жира — им всегда тепло, даже на льдине. Это было бы ужасно смешно… Можно плавать по морю, когда тебе захочется. Тюлени проплывают тысячи миль без остановки.
— Мамочка тоже плыла тысячи миль без остановки, и ты тоже.
— Когда?
— А когда мы ездили за границу и обратно. — Она смеялась, глядя на него сияющими глазами.
— Так ведь мы на пароходе…
— А когда мы плавали на «Марии Стюарт»…
— Мамочка, расскажи.
В дверь постучали.
— Войдите!
Показалась стриженая голова лакея.
— Можно убирать, мадам?
— Да, и принесите компот, но только из свежих фруктов. Сегодня обед был очень невкусный.
Лакей, отдуваясь, собрал тарелки на поднос.
— Очень жаль, мадам.
— Ну ничего, я знаю, что это не ваша вина. Что ты закажешь, Джимми?
— Можно мне безе с сиропом?
— Хорошо, если ты будешь умницей.
— Буду! — взвизгнул Джимми.
— Милый, нельзя так кричать за столом.
— Ну ничего, мамочка. Мы только вдвоем… Ура! Безе с сиропом!
— Джеймс, джентльмен ведет себя одинаково прилично как дома, так и в дебрях Африки.
— Ах, если бы мы были в дебрях Африки!
— Но мне было бы там страшно.
— Я кричал бы, как сейчас, и разогнал бы львов и тигров.
Лакей вернулся с двумя тарелками на подносе.
— К сожалению, мадам, пирожные кончились. Я принес молодому джентльмену шоколадное мороженое.
— Ой, мамочка…
— Не огорчайся, милый. Это тоже вкусно. Кушай, а потом можешь сбегать вниз за конфетами.
— Мамочка, дорогая…
— Только не ешь мороженое так быстро… Ты простудишься.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу