Тейлор Рейд - Навсегда разделенные

Мир погружается в тишину. Сирены замолкают. Город замирает. Мое сердце болезненно быстро бьется в груди. Я чувствую, как пульсирует кровь в голове. Здесь так жарко. Когда тут стало так жарко? Не могу дышать. Не могу сделать вдох. Я не дышу.

Я даже не осознаю, что бегу, пока не останавливаюсь у дверей в скорую помощь и не начинаю в них колотить. Я подпрыгиваю, чтобы достать до окна, но оно слишком высоко. Всё, что я слышу — звук крошащихся под ногами Фрути-пеблс. Я вбиваю их ногами в асфальт с каждым прыжком. Растираю их в пыль.

Скорая отъезжает. Он в ней? Бен в ней? Они помогают ему? Он в порядке? Он пострадал? Может быть, он в машине скорой помощи, потому что по протоколу его обязаны осмотреть, но на самом деле с ним всё хорошо. Может быть, он где-то здесь. Может быть, скорая забрала водителя грузовика. Тот парень, наверное, погиб. Вряд ли он выжил. А с Беном, должно быть, всё в порядке. Таков закон кармы: плохой парень умирает, хороший — выживает.

Я оборачиваюсь и осматриваю улицу, но нигде не вижу Бена. Тогда я начинаю звать его. Я знаю, что с ним всё хорошо. Уверена в этом. Я просто хочу, чтобы это всё закончилось. Хочу увидеть его с пустяшной царапиной и услышать, как его, целого и невредимого, отпускают домой. Пойдем домой, Бен. Я усвоила свой урок и никогда больше не позволю тебе совершать ради меня маленькие глупости. Я усвоила свой урок. Пойдем домой.

— Бен! — кричу я в ночной воздух. Как холодно. Когда тут стало так холодно? — Бен!

Кажется, я бегаю кругами, пока меня не останавливает полицейский.

— Мэм, — говорит он, хватая меня за руки.

Я продолжаю звать Бена. Он должен услышать меня. Должен узнать, что я здесь. Должен понять, что пора идти домой.

— Мэм, — повторяет полицейский.

— Что? — кричу я ему в лицо. Вырываю руки из его хватки и разворачиваюсь.

Я пытаюсь прорваться через огражденную территорию. Кто бы место аварии не оградил, обязательно впустит меня туда. Он поймет, что мне просто нужно найти своего мужа.

Полицейский догоняет меня и опять хватает за руки.

— Мэм! — строго говорит он. — Вам нельзя сейчас здесь находиться.

Неужели он не понимает, что именно здесь я и должна сейчас находиться?

— Мне нужно найти мужа! — объясняю я ему. — Он мог пострадать. Это его велосипед. Мне нужно его найти.

— Мэм, вашего мужа забрали в Седарс-Синай. Вам есть на чем туда доехать?

Я гляжу на него, но не понимаю, что он мне говорит.

— Где он? — спрашиваю я. Пусть повторит, что сказал. Я его не понимаю.

— Мэм, вашего мужа везут в больницу Седарс-Синай. В реанимацию. Вас туда подвезти?

Бен не здесь? Мысли скачут. Он был в скорой?

— Что с ним?

— Мэм, я не могу…

— Что с ним?!

Полицейский смотрит на меня. Снимает фуражку и прижимает ее к груди. Я знаю, что это значит. Видела такой жест у актеров, стоящих на крыльце перед вдовами, потерявшими своих мужей на войне. Мне становится трудно дышать.

— Я хочу увидеть его! — кричу я сквозь слезы. — Я хочу увидеть его. Я должна быть рядом с ним! — Я падаю на колени, сминая лежащие на дороге хлопья. — Он пострадал? Я должна быть рядом с ним. Скажите мне, он еще жив?

Полицейский смотрит на меня виновато и с жалостью. Никогда раньше не видела смесь из этих чувств в одном взгляде, но их легко узнать.

— Мэм. Мне очень жаль. Ваш муж…

Полицейский не спешит, он не на адреналине, как я. Он знает, что некуда спешить. Знает, что мертвое тело моего мужа может подождать.

Я не даю ему закончить предложение. Я знаю, что он собирается сказать, и не могу в это поверить. Не хочу в это верить. Я кричу на него, молочу ему кулаками по груди. Он здоровяк, под два метра ростом, и возвышается надо мной. В сравнении с ним я просто ребенок. Но это не останавливает меня, и я луплю его руками. Мне хочется надавать ему пощечин. Хочется его испинать. Хочется, чтобы он почувствовал ту же боль, что чувствую я.