Мариша Пессл - Проснись в Никогда

– Смотрите! Она подает признаки жизни!

– Бамблби?

– Вы можете показать мне два пальца?

Вокруг все расплывалось. Я колыхалась в какой-то болотной жиже. Я попыталась поднять руку. В горле полыхал пожар.

– Так, теперь другую руку. Отлично. А теперь пошевелите пальцами ног.

Надо мной кто-то склонился. Внезапно в глаза ударил свет. Внутри головы, казалось, заметался раскаленный фиолетовый шарик.

Я снова моргнула.

И вдруг различила висящий на стене телевизор, по которому шло утреннее ток-шоу, без звука. В глаза мне бросилась дата в нижней части экрана: 7:21. 10 сентября.

Я была жива.

Вновь погружаясь в теплую колышущуюся тьму, я вспомнила последний разговор с Мартой. У меня было такое чувство, словно она покинула меня несколько секунд назад. Ее признание вывернуло меня наизнанку. Этот секрет я хранила так глубоко в сердце, что он и в самом деле был погребен там, вдали от глаз, точно самолет, пропавший с радаров и не оставивший следов, – некоторые даже подвергали сомнению сам факт существования его пассажиров.

Уитли даже не подозревала, насколько она была права.

«Если задуматься, мы все убили Джима».

Мне никто не задал ни одного вопроса – ни друзья, ни полицейские, ни родители. Никто. Ведь я была хорошей девочкой. Сестрой Би.

«Я иду на карьер. Приходи».

Сидя в общежитии, у себя в комнате, я снова и снова прослушивала сообщение Джима, глядя в окно на пустую лужайку. Мне было так одиноко. Я любила его. И в то же время ненавидела. Ненавидела за то, что из-за него я порой чувствовала себя живой и настоящей, а порой невидимой, будто он был фокусником, а я – кроликом в его шляпе. Я разрывалась между своими желаниями: увидеть его, простить его, выбросить его из головы раз и навсегда. Лучше бы он никогда не выделял меня из других. Перспектива жизни без Джима была слишком мучительной.

Я выбралась из постели, стащила пижаму, надела сексуальное белье, которое приберегала для особых случаев, белые джинсовые шорты в обтяжку, которые нравились Джиму, и позаимствованный у Уитли белый топ «Гуччи», оставляющий открытым одно плечо. Я с ним пересплю. Дурацкое решение, которое, однако, наполнило меня возбуждением, – железобетонная решимость, за которую я могла держаться, как за буксировочный трос. Я подвела глаза, накрасила ресницы, намазала губы красной маковской помадой Уитли. Волосы, обычно собранные в хвост, я распустила, чтобы они рассыпались по спине. Потом натянула свои «конверсы», бросила в рюкзак две свечки, взяла с кровати плед.

И побежала на карьер.

К счастью, я думала лишь о своем решении переспать с Джимом и забыла телефон в ванной комнате, на раковине. Видимо, полицейские, сняв данные с вышек мобильной связи за ту ночь, когда погиб Джим, обнаружили, что мой мобильник не покидал пределов общежития, и заключили, что у меня есть алиби. Впрочем, даже в случае допроса меня вряд уличили бы во лжи. Никто и никогда не подвергал сомнению мои слова.

А зря.

Я добралась до карьера в четверть первого. Джима нигде не было. Он еще не появился. Ночь была прохладной, небо – ясным, ярко светили звезды. Мы всегда встречались внизу, у вышки, и вместе забирались наверх. На этот раз я поднялась первой. Хотелось все подготовить, сделать ему сюрприз. Мне не терпелось поскорее увидеть его, забыть все наши разногласия, чтобы все вновь стало так, как в начале. Но одновременно я боялась – боялась снова оказаться вместе с ним, боялась собственных сомнений. Поднимаясь, я обратила внимание на то, что часть гвоздей, при помощи которых держались деревянные ступени, разболталась. А кое-где гвозди вообще отсутствовали, особенно на самом верху, там, где лестница крепилась к порогу.

На полпути я остановилась. Руки тряслись, и к тому же на левой голени незаметно для меня появилась жуткая кровоточащая ссадина. Я была похожа на освежеванного опоссума. Пришлось спускаться – мне не хотелось показываться Джиму в таком виде. Я не только ободралась, но еще и запыхалась. Уродина. Никакого сравнения с Видой Джошуа, роковой красавицей. Надо было возвращаться в общежитие – единственно правильное решение.

Почти добравшись до земли, я вновь остановилась. Трусиха, размазня! Сколько можно жить pianissimo, по выражению Джима? Почему я всегда так боюсь того, что со мной происходит? Я снова двинулась вверх. «Carpe noctem!» – так обычно кричала Уитли, когда очертя голову бросалась в очередную авантюру. «Живи сегодняшней ночью». Ну а я чем хуже? Когда я добралась до кабинки, то заметила, что некоторые из гвоздей, на которых держались ступеньки, дребезжат.