Константин Куприянов - Желание исчезнуть

– А, Пахомов! Виталия сын, что ли?

– Ну да!

– Не узнал. Подрос ты. Помню, под стол пешком недавно ходил.

– Ну, это когда было, – смутился подросток.

– Ладно. Почём тут эти твои художества?

– Ну, эти вот по пять тыщ, эти по семь, тут вон по десять и дороже есть.

– По десять?! – Егор присвистнул.

Кузьма зашёл в палатку и осмотрелся. Картин было немного. В основном на них были изображены полуобнажённые молодые люди, стоявшие растерянно посреди стихии: тут были и юноши, столпившиеся на одинокой скале, на которую надвигается шторм, и молодые космонавты (тоже, впрочем, почти голые), сошедшие с космического корабля на горящей планете, и двое венчающихся (над ними стоял полностью облачённый священник, совершавший таинство), вокруг которых бушует война.

– Эту тоже он сделал? – удивился Кузьма, обратив внимание на последнюю картину.

– Да, все его. Учеников он убрал.

– А много покупают?

– Да не, дядь Кузь, дорого больно. Щас на вернисаж и не ходит никто, туристов-то мало! Раз в неделю, бывает, возьмут маленькую или среднюю.

– С туристами мы дело поправим, – пообещал Кузьма. – Порядок будет – все в Край поедут.

– А то, – беззаботно согласился парнишка.

– Так сколько вот такая, например?

– О, это дорогая. Видите, какая сложная?

– Сложная? А чё в ней сложного? – удивился Егор.

– Ну, он сказал, сложная. За девять идёт.

– Девять штук? – Егор присвистнул.

– Я возьму. Хочу посмотреть на неё поближе.

– Э-э, дядь Кузь, мне придётся с вас деньги взять.

– Деньги? Я же на время, Олежка, ты чего?

Парень перестал улыбаться и стоял растерянно.

– А чё он тебе сделает? Не очкуй, – подбодрил его Егор.

– Ну, он мне платит… даже когда торговли нет… Нехорошо как-то.

– Ты чё, глухой? Он же сказал, что вернёт.

– Слушайте, ну может, хоть немножко заплатите, а я вам потом отдам? Он ругаться будет, – парень начал ныть. Из соседних палаток осторожно, но с любопытством глядели на происходящее. Кто поумнее, стал сворачивать торговлю.

– Ты чё, прикалываешься? – Егор оттолкнул парня к стене палатки. Борька, оставленный снаружи, залаял. Кузьма со скучающим выражением лица изучал картину, как будто сцена происходила не рядом, а на другом конце улицы.

– Надо заплатить, – вмешался Пётр. – А то художник слиняет же. Подумает, что его хотят прижать к ногтю.

– Точно, – пробормотал Кузьма. Он всё ещё смотрел на картину, ни разу не обернулся.

– Отсчитать ему? – уточнил Егор, отступая от парня.

– Ага.

– Ох, спасибо, дядь Кузь! – с облегчением сказал подросток, но тот не услышал.

С огромным удивлением он рассматривал картину с венчающимися, которую снял со стены. Столь внимательно он смотрел на произведение искусства второй раз в жизни: первый был в одесском музее, который они несколько недель зачищали от укров, – в сердцевине хранилища было свалено то, что не успели эвакуировать музейщики.

Когда Кузьма проваливался в обычное дневное беспамятство, когда неимоверная, копившаяся месяцами и годами усталость охватывала его тело и недоставало сил двигаться – лишь принуждать себя держать глаза открытыми, – в такие часы он садился посреди подземелья. Проведя неподвижно некоторое время, он находил силы, чтобы взять фонарик и повести вокруг ярким лучом. Древние и вполне современные образы выплывали на него из сумрака и, похожие на убедительное сновидение, пропитывали разум. Убеждали – каждый осколок по своему, – что всё-таки, вопреки всему виденному и сделанному, смерти нет, и тот, кто созидает, остаётся жить, крупицей себя в том прекрасном, что создал. И только там, в обесточенном подвале, где погибало в сырости и крови искусство, Кузьма, пытаясь проснуться, часто шептал имя Полины, просвечивая морок войны.

Пока Егор медленно отсчитывал купюры, Кузьма вышел с картиной в руках на солнечный свет.

– Понравилась? – спросил Пётр.

– Странная, скажи?

– Да, очень странная.

Мужчины смотрели некоторое время на священника, венчающего обнажённых людей. Эту картину отличало то, что на других герои взаимодействовали с происходящим вокруг хаосом: их лица были полны ужаса, или удивления, или тревоги – они видели стихию. На купленном ими полотне люди были защищены от войны таинством происходящего, и их взгляды друг на друга были безмятежны, словно, несмотря на скорую гибель, они знают нечто, чего не знают другие.

– Бате привет! – крикнул Кузьма, уходя.

– Спасибо, передам, дядь Кузь! – ответил Олег.