Константин Куприянов - Желание исчезнуть

Потом он посмотрел на дверь, силясь увидеть Марининым всевидящим взором то, что творится по ту сторону. Но девушка больше не появлялась.

– Там тихо, – прошептал он наконец.

– Да вроде того. Может, тебе показалось? – робко предположила Катя.

– Нет-нет, послушай… Награда назначена. Укры многих доставали. На фронте, в тылу, и даже в России. Посидим ещё.

Катя глядела на него очень недоверчиво, но любопытство играло в её глазах, заряжая взгляд сладким возбуждением. Они просидели в молчании друг напротив друга в полутьме минут десять. Ему нравилось разглядывать её, а она делала вид, что не замечает.

– Может быть, оторвались. Пошли.

Стрельцов и Катя вышли на отбелённую солнцем улицу. Они здесь были как на ладони, но никто не смотрел. Прохожих не было, беспечно дремлющими казались домишки частного сектора, утопленные в сочную зелень.

– Безопасно, – выдохнул Стрельцов.

– Точно? – Катя слабо улыбнулась.

– Эй, я не шутки шучу. Надо быть настороже, понимаешь?

– Не шутки, – подтвердила она, но всё ещё улыбалась.

«Дурочке нравится, что ты приволок ей войну, прямо как под заказ», – с ненавистью прошипела Марина.

– Пошли, провожу тебя в гостиницу.

По пути он изучал посёлок, людей: местных и приезжих. На центральной улице велись приготовления ко Дню Победы. Перед входом в гостиницу они расстались. Стрельцов оставил ей свой номер телефона и пояснил, что живёт в санатории. Попросил не говорить Кузьме об их знакомстве, и она с загадочной улыбкой кивнула.

– Дура, – воскликнула Марина ей вслед.

Стрельцов улыбался.

– А ты – ходишь по тонкому льду, – повернулась она к нему. – Либо делай дело, либо поехали отсюда.

– Нет, рано. Довольно на сегодня. Пошли, выспимся наконец.

Глава девятая

Спустя несколько дней, девятого мая в Крае совершались торжества в честь праздника Победы. Несмотря на малые размеры и то, что большее празднование приходилось на Геленджик, посёлок чувствовал себя важной частью всероссийского ликования, и тем, кто остался, выдалось посмотреть праздничный концерт на набережной, принять участие в марше «Бессмертный полк», отведать гречневой каши из полевой кухни, выпить за символическую плату «фронтовые» сто грамм. Вечером обещался салют.

Кузьма и его люди наблюдали за гуляниями отстранённо, но внимательно. Кузьма испытывал странное чувство, хотя не впервые он приезжал в посёлок, чтобы послушать песни и поздравления государственных служащих, специально прибывших на отдалённый мыс. Единственный живущий в Краю ветеран справил столетие последней зимой, и никто, кроме близких родственников, не знал, будет ли он присутствовать. В первой половине празднования его не было видно.

– Придёт, как думаешь? – спросил вполголоса Кузьма у Павла. Тот пожал плечами.

– Откуда ж мне знать. Он ваш, я и не знаю, кто он.

– Артиллерист, – со значением сообщил Кузьма. Под его рукой смиренно и торжественно сидел Борька.

Остальные люди Кузьму мало интересовали. Его взгляд слепо блуждал по радостным молодым лицам, наслаждающимся призрачным миром, который сохраняется благодаря незнанию, и он скорее испытывал раздражение, но оно не было злым – больше как к нерадивым детям, не выучившим урок. Однако в праздник вполне можно было простить им желание не думать о дурном, не представлять себе настоящую боль, кровь и грязную фронтовую работу. Дети иногда заглядывались на пятерых угрюмых мужчин, сгрудившихся на краю набережной, вдали от сцены. Они не надели формы, но все пришли в выглаженных рубашках, брюках, начищенных ботинках. К пиджаку Кузьмы была приколота звезда. Солнце было горячим, но тусклым из-за дымки над посёлком, и геройское золото мерцало слабо, никому не заметное, кроме его людей.

В середине дня, синхронно с остальной страной, в посёлке прошёл парад памяти: колонна из нескольких десятков жителей пронесла по расступившейся набережной портреты и флаги. Многие люди надели гимнастёрки, некоторые были и в полной военной форме времён великой войны. С чёрно-белых или реже цветных фотокарточек на зрителей глядели лица людей, перенёсших первый бой с фашизмом, но некоторые пришли и просто с фото своих почивших родственников прошлого-позапрошлого поколений. Кузьма с удивлением глядел на живое движение памяти по брусчатке, залитой современной музыкой, и тихий гнев давил его сердце. Он не мог описать, против кого направлено клокочущее чувство – знал лишь, что это нечто тёмное, отвратительное для человеческой природы, остановленное бессчётным множеством смертей. Ему было приятно, когда глаза давно минувших людей-героев коротко смотрели в его глаза. И он по-прежнему прощал мирным людям их почтительный карнавал, переполненный гордостью за предков и любовью, не прошедшей ещё настоящего испытания.