— Господи, вот потеха.
— Жалко, мы вроде бы сказали друг другу «чао» в последний раз, а то бы я тебе такого добыл. Честно, это то, чем стоит вмазаться, прежде чем в последний раз вытолкнуть пылающую ладью на серую воду.
— Прямо завидно слушать.
— Ну ладно, может, завтра вечером мы все-таки себя угробим.
— Обязательно. Постарайся добыть побольше.
— Ага.
— Ладно, завтра увидимся.
— Пока.
— Пока.
Патрик, улыбаясь, повесил трубку. Разговоры с Джонни всегда поднимали ему настроение. Он тут же набрал следующий номер и снова откинулся на подушки.
— Алло?
— Кэй?
— Малыш! Как ты? Секундочку, я музыку приглушу.
Звук виолончельного соло стал тише, и Кэй вернулась к телефону.
— Так как ты? — снова спросила она.
— Плохо спал.
— Не удивляюсь.
— Я тоже. Принял около четырех граммов кокса.
— Господи, кошмар какой. Но ты же не принимал вместе с ним еще и героин?
— Нет-нет. С ним я завязал. Только немного транквилизаторов.
— Уже хоть что-то. Но почему кокаин? Подумай про свой бедный нос. Нельзя же с ним так.
— С моим носом все будет хорошо. Просто мне было так тоскливо.
— Бедный малыш. Смерть отца — худшее, что могло с тобой случиться. Вы так и не смогли спокойно поговорить по душам.
— Мы бы и не смогли.
— Все сыновья так думают.
— Ммм…
— Мне не нравится, что ты там один. Встречаешься сегодня с кем-нибудь приятным или только с похоронными агентами?
— Ты считаешь, похоронные агенты не могут быть приятными? — скорбным тоном осведомился Патрик.
— Да нет, конечно, я считаю, они делают большое дело.
— Не знаю, не знаю. Мне надо забрать прах, в остальном я свободен как ветер. Жалко, ты не здесь.
— И мне жалко, но мы ведь завтра увидимся?
— Обязательно. Из аэропорта прямо к тебе. — Патрик закурил. — Я всю ночь думал, — быстро сказал он, — если это можно назвать думаньем… про то, возникают ли мысли из потребности постоянно говорить, изредка облегчаемой парализующим присутствием других людей, или мы просто реализуем в речи уже пришедшие мысли.
Он надеялся этим вопросом отвлечь Кэй от точных подробностей своего возвращения.
— И стоило ради такого не спать! — рассмеялась она. — Я тебе завтра скажу. Ты когда прилетаешь?
— Около десяти, — ответил Патрик, добавляя к времени прилета несколько часов.
— Значит, у меня будешь около одиннадцати?
— Ага.
— Пока, малыш. Люблю, целую.
— И я тебя. До скорого.
Патрик положил трубку и приготовил себе еще дозу кокаина, чтобы поддержать силы. С предыдущей прошло слишком мало времени, и некоторое время он отлеживался, обливаясь потом, прежде чем снова взять трубку.
— Алло? Дебби?
— Милый, я не решалась позвонить, думала, может, ты еще спишь.
— У меня бессонница.
— Извини, я не знала.
— Я тебя ни в чем не обвинял. Не надо ощетиниваться.
— Я не ощетиниваюсь, — рассмеялась Дебби. — Просто беспокоюсь о тебе. Глупо, честное слово! Я всего лишь имела в виду, что всю ночь беспокоилась, как ты там.
— Глупо, да.
— Пожалуйста, не спорь. Я не сказала, что ты глупый, только что глупо спорить.
— Что ж, я спорю, и если спорить глупо, значит я глупый. Мое обвинение в силе.
— Какое обвинение? Ты вечно думаешь, будто я на тебя нападаю. Мы не в суде, я не прокурор и не твой враг.
Молчание. Сердце у Патрика колотилось — таких усилий стоило ему не возражать Дебби.
— Так что ты делала вчера вечером? — спросил он.
— Сперва долго пыталась до тебя дозвониться, потом пошла на обед к Грегори и Ребекке.
— Страдания происходят, когда кто-то другой ест {88} 88 Страдания происходят, когда кто-то другой ест . — Неточная цитата из стихотворения «В музее изобразительных искусств» У. Х. Одена: На страданья у них был наметанный глаз. Старые мастера, как точно они замечали, Где у человека болит, как это в нас, Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали. (Перев. П. Грушко)
. Кто это сказал?
— Почти кто угодно мог это сказать! — рассмеялась Дебби.
— У меня просто в мозгу всплыло.
— Ммм. Тебе надо научиться редактировать часть того, что всплывает у тебя в мозгу.
— Ладно, не будем про вчера, скажи, что ты делаешь завтра вечером?
— Мы приглашены к Чайне, но ты вряд ли захочешь есть и страдать одновременно. — Дебби, по обыкновению, рассмеялась собственной шутке.
Патрик придерживался безжалостной политики — никогда ее шуткам не смеяться. В данном случае он не ощутил и тени раскаяния.
— Точно подмечено, — сухо произнес Патрик. — Я не пойду, но ты обязательно пойди.
Читать дальше