— Теперь так и подмывает что-нибудь из дома вынести, — заявила Лора.
— Знаете, что занятно? — Али быстро переключился на другую свою догадку. — Та старуха с красивым лицом, но в жутком синем платье — мать Бриджит.
— О нет! — воскликнула Лора. — Почему она здесь не ужинала?
— Бриджит ее стесняется, — сказал Али.
— Какой кошмар! — ужаснулась Чайна.
— Вообще-то, я понимаю Бриджит, — сказал Али. — От ее матери за милю веет глухой провинцией.
— Я видел Дебби, — объявил Джонни.
— Правда? Как она выглядит? — спросил Патрик.
— Красотка.
— На больших вечеринках она всегда была красоткой, — отозвался Патрик. — В ближайшее время мне нужно с ней поговорить. Легко забыть, что Дебби — просто человек с лицом, телом и, почти гарантированно, с сигаретой в зубах и что, возможно, она уже не та девушка, которую я знал.
— Как ты себя чувствуешь после ужина? — спросил Джонни.
— Сначала было не по себе, но я рад, что мы поговорили.
— Вот и хорошо, — отозвался Джонни. Как неловко: он не представлял, что еще сказать о том разговоре, и не хотел делать вид, что его не было. — Кстати, я вспоминал тебя на встрече «Анонимных наркоманов», — с неестественной бравурностью заявил Джонни. — Там один парень рассказывал, что накануне ночью выключил телевизор, решив, что злит ведущих.
— Ох, со мной такое бывало, — проговорил Патрик. — Когда в Нью-Йорке умер мой отец, самые длинные беседы я — если «я» тут корректное местоимение — вел с телевизором.
— Да, помню, ты рассказывал, — кивнул Джонни.
Оба замолчали и уставились на толпу, которая пульсировала под необъятным пологом из серого бархата судорожными, но короткими рывками, точь-в-точь как бактерии, размножающиеся под микроскопом.
— Нужна сотня таких призраков, чтобы на миг испытать чувство идентичности и устыдиться, — сказал Патрик. — Подобные личности окружали меня в детстве — черствые, скучные люди, которые кажутся утонченными, а на деле эдакие невежды-лебеди.
— Они последние марксисты, — неожиданно выдал Джонни. — Последние люди, уверенные, что классовая принадлежность объясняет все. Москва и Пекин давно отказались от этого учения, зато оно процветает под крышами английских домов. У большинства тут смелость полусъеденного червя и интеллект дохлой овцы, — продолжал Джонни, оседлав любимого конька, — но они истинные наследники Маркса и Ленина.
— Пойди и скажи им об этом, — посоветовал Патрик. — Думаю, многие предпочтут унаследовать хоть часть Глостершира.
— У каждого человека своя цена, — едко проговорил Сонни. — Робин, вы согласны?
— О да, тут главное — не продешевить, — отозвался тот.
— Уверен, большинство людей об этом не забывают, — сказал Сонни, гадая, что случилось бы, вздумай Робин его шантажировать.
— Людей портят не только деньги, — возразила Жаклин Далантур. — У нас был чудесный водитель по имени Альберт. Очень милый, мягкий человек, он рассказывал щемящие душу истории о том, как прооперировали его золотую рыбку. Однажды Жак собрался на охоту, а у него заболел заряжающий. «Придется взять Альберта», — сказал Жак. «Не надо, это его убьет! Альберт обожает животных и не выносит вида крови». Но Жак настаивал. Человек он упрямый, и я ничего поделать не смогла. Когда подстрелили первых птичек, у Альберта началась агония. — Жаклин мелодраматично закрыла лицо руками. — Потом он заинтересовался. — Жаклин выглянула из-за растопыренных пальцев. — А сейчас, — Жаклин резко опустила руки, — он выписывает «Шутинг таймс» {148} 148 «Шутинг таймс» (Shooting Times) — журнал для любителей стрелкового спорта, охоты и рыболовства.
и скупает все журналы о стрельбе. Ездить с ним стало опасно, потому что, завидев голубя, которые в Лондоне на каждом шагу, он говорит: «Этого месье Далантур подстрелил бы». Когда проезжаем Трафальгарскую площадь, Альберт совершенно не следит за дорогой — он смотрит в небо и кричит: «Пиф-паф!»
— По-моему, лондонских голубей есть не стоит, — скептически проговорил Сонни.
— Патрик Мелроуз? Ты, случайно, не сын Дэвида Мелроуза? — спросил Банни Уоррен.
В лицо Патрик его почти не помнил, а вот имя частенько слышал в детстве, когда родители, еще не разведенные, вращались в обществе.
— Да.
На морщинистом лице Банни, похожем на живую изюмину, промелькнуло полдюжины выражений удивления и восторга.
— Я помню тебя ребенком. Каждый раз, когда я приходил на Виктория-роуд пропустить стаканчик, ты с разбегу пинал меня по яйцам.
Читать дальше