Эдвард Сент-Обин - Патрик Мелроуз. Книга 1 [сборник]

Патрик жил в том доме в подростковом возрасте — сидел во дворе и перебрасывал оливковые косточки через крышу, чтобы хоть они обрели свободу. Его ссоры с отцом, точнее, одна бесконечная ссора достигла апогея, когда на оскорбление Дэвида Патрик ответил чем-то намного более оскорбительным. Дэвид, понимая, что становится слабее и медлительнее, а его сын — быстрее и острее, полез в карман за таблетками от сердца, вытряс несколько на искореженную ревматизмом руку и меланхолично прошептал:

— Со старым папой так разговаривать нельзя.

Ликование Патрика омрачила виноватая уверенность в том, что отец вот-вот умрет от сердечного приступа.

Однако после того случая отношения изменились, особенно когда Патрик смог выделить лишенному наследства отцу небольшой доход и унизить его своими деньгами, как раньше унизила того Элинор. В последние годы жизни Дэвида страх Патрика почти полностью вытеснили скука в компании «бедного старого папы» и жалость к нему. Порой Патрик мечтал о честном разговоре с отцом, но после минутного общения понимал, что это невозможно. Сейчас Патрик чувствовал, что чего-то не хватает, что он в чем-то не признался ни себе, ни тем более Джонни.

Джонни не решался прерывать молчание Патрика и, ожидая, когда приятель заговорит, съел почти всего выкормленного кукурузой цыпленка.

— Что можно сказать о человеке, который насилует своего ребенка?

— Думаю, тебе будет легче считать его не злодеем, а больным, — вяло предложил Джонни и добавил: — Твои слова из головы не идут. Это ужасно.

— Я пробовал то, что ты предлагаешь, — отозвался Патрик. — Но с другой стороны, что есть зло, если не болезнь, себя превозносящая? Пока у отца была власть, ни раскаяния, ни самообладания он не показывал, а когда стал бедным и брошенным, начал демонстрировать презрение и свою болезненность.

— Может, это его действия надо считать злом, а его самого — больным. Может, самих людей осуждать нельзя, только их действия… — Джонни замялся, не желая превращаться в защитника. — Может, он был не в силах удержаться, как ты не мог удержаться от наркотиков…

— Может, может, может, — передразнил Патрик. — Я своими наркотиками другим людям не навредил.

— Правда? А как же Дебби?

— Она человек взрослый и могла выбирать. Неприятности я ей точно устроил, — признал Патрик. — Я все пытаюсь договориться о перемирии, но потом сталкиваюсь с дикой непримиримой злостью. — Патрик оттолкнул тарелку и закурил. — Я пудинга не хочу, а ты?

— Тоже нет. Только кофе.

— Два кофе, пожалуйста, — попросил Патрик у официанта, который теперь демонстративно молчал. — Простите, что нагрубил вам. Я пытался рассказать приятелю о чем-то непростом.

— А я пытался сделать свою работу, — проговорил официант.

— Да, конечно, — кивнул Патрик.

— Ты когда-нибудь сможешь его простить? — поинтересовался Джонни.

— Разумеется, — ответил официант. — Ничего страшного.

— Да я не вам! — засмеялся Джонни.

— Извините, что вмешался, — сказал официант и ушел за кофе.

— Я о твоем отце.

— Ну, если уж этот вздорный официант способен меня простить, как тут не начаться цепной реакции отпущения грехов? — отозвался Патрик. — Только не месть, не прощение случившегося не изменят. Это дела второстепенные, из которых прощение менее привлекательно, потому что подразумевает сделку с обидчиком. Вряд ли прощение стояло во главе угла для тех, кого распинали на крестах, пока не появился Иисус — если не первый, то самый успешный человек с комплексом Христа. Садисты наверняка возликовали и давай пропагандировать иррациональную идею того, что их жертвы могут обрести душевный покой лишь через прощение.

— А ты не допускаешь, что это духовная истина? — спросил Джонни.

Патрик надул щеки.

— Может, и так, но, по-моему, духовные преимущества прощения очень смахивают на психологические преимущества веры в то, что ты сын Божий.

— Как же тебе освободиться? — спросил Джонни.

— Понятия не имею, — отозвался Патрик. — Наверное, это как-то связано с разговорами начистоту, иначе я не открылся бы тебе. Откровенничать я только начал, но думаю, на определенном этапе это надоедает и этот этап совпадает с твоей «свободой».

— Так вместо того чтобы простить, ты попробуешь выговориться?

— Да, пресыщение откровенностью — вот моя цель. Если словотерапия — наша современная религия, то пресыщение откровенностью — ее апофеоз, — вкрадчиво проговорил Патрик.

— Но ведь откровенность включает попытку понять отца.