Сергей Лойко - Рейс

Она знала, что «дорогая» его в отъезде. В отпуске. Он обычно был улыбчивый, веселый и даже по-своему нежный. Порой брал ее на руки, относил в постель. Нарвал в прошлый раз полевых цветов — ромашек и колокольчиков розовых, меленьких. Где взял? Сушь же кругом… А тут ни слова. И глаза будто не его. Красные, воспаленные и… пустые. Словно смотрит и не видит. Вроде внутрь себя смотрит. И не поцеловал даже. Не то что в губы — вообще не поцеловал. И обычно если и пахнет от него чем, то одеколоном. Сильный такой запах. Словно им специальный военный одеколон выдают. А тут пахнет потом. И рубашка несвежая. Будто он и… не он. Или он, но лет на десять старше. Какой-то весь вдруг вылинявший стал, как соседский кот.

Спросила, как дела. А он промычи что-то в ответ — и за бутылку. Открыла ему огурцы мамины. Больше не спрашивала. Они никогда особенно много не говорили. Говорил обычно он, она слушала. Он любил всякие армейские прибаутки — голосом таким строевым говорил, как в мегафон: «Эй, вы трое! Ну-ка, оба ко мне! Что морды такие красные, как огурцы! Водку пьянствуете? Беспорядок нарушаете? Молчать, я вас спрашиваю! Я вам кто или нет!» Лида каждый раз умирала от смеха — «красные, как огурцы», «кто или нет».

Особенно ей нравилось его выражение «Проснемся — разберемся». Такое бодренькое, оптимистическое. Он часто так говорил. Уже другим, родным, теплым голосом. Проснемся, мол, разберемся. Обнимал ее, целовал в губы. Как ни брился до синевы, а все равно щетина колючая. Сначала щекотно было. Потом привыкла. А когда там, внизу ее целовал, то щетина — не щетина. Все внутри переворачивалось. Никто ее так не целовал. Никогда в жизни. Все какие-то дурные попадались. Ее и дурой называли, и даже истеричкой. Хотя какая она истеричка?.. А тут серьезный. Офицер. Любит. Подарки дарит. Ни разу слова обидного не сказал. Веселый. Один недостаток — семейный. Ну хоть такой. Таких сейчас днем с огнем не найти. Одни алкаши да наркоманы. И вдруг — как подменили. Ну совсем другой. Ну ладно. Проснемся — разберемся, решила она. И уснула.

Утром еще раз посмотрела на него внимательно. Рот открыт. Дышит прерывисто. С храпом. Провела рукой по волосам — а затылок весь мокрый. От жары, наверное. Сварила ему кашу овсяную, как он любит, на молоке. Оставила на плите. Сама дошла до остановки. Полчаса ждала автобуса. Приехал битком набитый. Мужики одни. На работу в город едут. Дышать нечем. Пот, похмелье, табак. Еле дотерпела до своей остановки. В больнице понюхала нашатыря. Перестало тошнить.

«С чего бы это? — подумала Лида. — Чегой-то меня тошнит? Укачало, поди, с козлами этими».

И пошла делать уколы и капельницы ставить.

Проснувшись, подполковник не стал разогревать остывшую кашу — одну ложку съел, вторая в рот не полезла. Запил холодным чаем. Натянул треники. Вышел в огород. Солнце чуть не в зените. Все какое-то вокруг не зеленое, а серое. Даже помидоры в парнике. Вернулся в дом. Открыл Лидин старенький ноутбук, его подарок, с треснутым углом. Вставил в него модем. Через минуту засветился сигнал. Не синий, а зеленый. Но и такой сгодится. В Яндексе набрал свое имя, фамилию и отчество. Миллион всяких незнакомых Горовых. О нем вроде ничего. Включил диспетчерскую программу по эшелонам и рейсам. Начштаба принес два дня назад. Говорит, посмотри, Михалыч. Руки не доходили. Вот теперь дошли.

Координаты стартовой позиции, эшелон и время до минуты Горовой помнил наизусть. Час листал номера рейсов с датами, часами и эшелонами. Наконец убрал пальцы с клавиатуры. Протер глаза, обхватил мокрыми от пота ладонями щеки и скулы. Не может быть… Этого не может быть! Ладно, что промахнулись и сбили другой борт, сомнений у него с самого начала не было. Но выходило еще хуже. По всему выходило, что сбить они должны были борт Москва — Ларнака. Пассажирский. Аэрофлотовский. Их подставили. Его подставили. С самого начала. Зачем врали про секретный рейс с оружием, если в это время пассажирский летел? Почему он, идиот, не посмотрел, не проверил? Почему на слово принял? А если бы не принял, что изменилось бы? Лежал бы сейчас в морге, как Виталик, и фонил бы, как Чернобыль. Так, по словам Лиды, сказал кому-то по секрету главврач. А она случайно подслушала. Кофе тому приносила.

Еще раз просчитал все — и снова сошлось, как ни крути. Да и ребята условный знак дали — пуск успешный, задание выполнено. Назад дороги нет. Куда бежать? Не просидит же он у Лиды на даче до конца жизни? К Тане в Литву? Литва — заграница. У него отродясь заграничного паспорта не было. Ищут его, поди. Найдут и придушат. Удавят, отравят, пристрелят, как собаку…