В следующую секунду он уже катался по полу и выл от боли, держась обеими руками за низ живота: не поворачиваясь, резким движением Джейн вонзила ему острый локоть правой руки точно в пах.
Вскочив со стула, она схватила со столика стеклянную бутылку «Бадуа» и разбила ее о мраморный подоконник. Затем вытянула из-под подушки «Макаров», присела на одно колено возле поверженного капитана и, приложив острие разбитой бутылки к его горлу, хриплым голосом прошептала:
— Если еще раз коснешься меня, motherfucker [41] Ублюдок (англ.).
, я отстрелю твои fucking balls [42] Гребаные яйца (англ.).
!
Через несколько минут капитан пришел в себя. Джейн вручила ему еще бутылочку «Белой лошади» «на дорогу», отдала телефон, поблагодарила и выпроводила за дверь, пожелав удачи на службе.
Джейн успокоилась, только когда наполнила ванну обжигающе горячей водой, вылила сверху целую бутылочку пены и улеглась в воду, закрыв глаза. Ей не терпелось послать фотографии в редакцию. Но в Торезе один военный из местных ополченцев, который, по его признанию, был «за Украину», обещал «по секрету» познакомить ее со свидетелем пуска ракеты — своим свояком, как он сказал. Ей было необходимо хотя бы одно свидетельство реального очевидца — с именем и местом жительства. Она пошлет фото вместе с интервью. А пока…
Она лежала в облаке пара, закрыв глаза и положив себе ладонь между ног. Она была возбуждена. Ее пальцы двигались. С губ слетел стон. Она несколько раз содрогнулась всем телом.
Джейн не была лесбиянкой, но и с мужчиной она никогда не была, если не считать того случая, о котором она пыталась забыть все эти годы и не могла, как ни старалась. Их было четверо. Все были пьяны и обкурены. Включая ее. После школьной вечеринки. Она, тихая, застенчивая, провинциальная шестнадцатилетняя девочка, отец которой работал ковбоем-смотрителем на ранчо одного богатого адвоката, а мать — официанткой в Red Lobster , местном ресторанчике дешевой сети sea food [43] Морепродуктов (англ.).
для клиентов с достатком ниже среднего, выпила вина и покурила «травки» первый раз в жизни.
Трое были из ее класса. Один студент из местного университета, племянник сенатора. Они наручниками приковали ее к кровати в трейлере одного из них — его родители уехали в гости к родственникам на неделю в соседнюю Оклахому. Молодые люди насиловали ее два дня и две ночи напролет. Больше всех усердствовал племянник сенатора. Ей было больно. Ее тошнило. Но они вливали ей в рот водку. И продолжали…
Адвокат, работодатель ее отца, отказался помогать ей. Суд, на котором присутствовал чуть ли не весь город, был для нее хуже изнасилования. Защита обвиняемых доказала с показаниями многочисленных свидетелей, что никакого изнасилования не было, а была обычная студенческая оргия. По мнению защиты, к которому прислушивалось жюри присяжных, синяки от наручников доказывали только то, что она сама настаивала на извращенном сексе, насмотревшись порнофильмов. Родители сторонились ее, не разговаривали с ней. Поверили, что во всем виновата именно она.
Джейн бросила дом, школу, уехала к тетке на другой конец страны, окончила там школу, поступила в университет, на факультет журналистики. Чтобы прокормить себя, работала в баре, в стрип-клубе по ночам. Но ни единого раза с тех пор она не была с мужчиной.
Целовалась после этого только один раз. Со своим московским коллегой Прохоровым. Но не сложилось. Она часто вспоминала о том первом и последнем поцелуе, о том, как он говорил с ней, пел ей песни под гитару, обнимал ее, фотографировал. И жалела, что все так получилось. Винила во всем только себя. Но тут же говорила сама себе, что главное в ее жизни — работа, а все остальное….
Еще не успела стихнуть последняя судорога оргазма, как Джейн открыла глаза и тут же переключилась на другие мысли — она в очередной раз на пороге огромной сенсации. Она вылезла из ванной, не вытираясь подошла к компьютеру и вновь открыла фотографии «Бука М 1–2».
Москва. Июль
— Ты уверен?
— Мы с ним знакомы сто лет. Он мне лично дело шил, Евгений Тимофеевич. Чуть на тот свет не отправил. Ошибки быть не может.
— Понятно. В пятницу, говоришь?
— Хотел в четверг. Я сказал, не успею.
— Молодец. Зачем ему билет?
— Не сказал.
— Без бороды, говоришь?
— Да. Сбрил при мне. Могу фото переслать и паспорта копию.
— Хорошо. С тобой свяжутся до вечера.
Прервав разговор, не попрощавшись, Книжник иссушенными желтыми пальцами обхватил и сжал высокие скулы над впалыми небритыми щеками. Он не испытывал ни удивления, ни радости, ни удовлетворения. Рядом на столе лежал распечатанный на принтере скомканный листок бумаги, в котором при желании можно было различить три цифры — 220. Не напряжение в сети и не сумма прописью, а количество нанограмм ПСА (простатического специфического агента), то бишь белка, на миллилитр сыворотки крови. Иными словами, смертный приговор. Четвертая стадия рака простаты. Метастазы в тазовых костях и прямой кишке.
Читать дальше