Сергей Лойко - Рейс

Внизу громко распахнулись незапертые ворота. Книжник услышал, как по мраморной изогнутой лестнице затопали тяжелые бутсы спецназовцев.

— Вот блин, на самом интересном месте! — чертыхнулся Евгений Тимофеевич Симонов, выключил звук и, как был в халате, прошел по коридору третьего этажа в ванную и закрыл дверь на засов. — Ну, ничего, там узнаю. Из первых рук. Удачи, Сережа…

Книжник сбросил халат и посмотрел на отражение своего худого изможденного жизнью и болезнями тела в зеркале. В дверь постучали один раз, второй. Потом третий — более решительно. Прикладом автомата.

— Симонов, откройте дверь! — раздался громкий командный голос из коридорных глубин. — Вы арестованы. Мы можем здесь, на месте, оформить вам явку с повинной. Я гарантирую!

— Подождите минуточку, — бодро крикнул Евгений Тимофеевич. — Я сейчас. Зубы почищу.

Он действительно почистил зубы. Запил водой из-под крана дневную дозу — пригоршню лекарств. Достал из ящика под зеркалом пистолет ТТ со взведенным затвором. Еще раз взглянул на себя в зеркало. Синий Христос и синие ангелы в ожидании замерли у него на груди. Голубые звезды на плечах Вора вдруг заискрились и засияли, как золотые эполеты.

Книжник сунул ствол в рот и, ощутив бодрящий, как мята, кисловатый привкус стали, плавно нажал на спусковой крючок.

— Вы знаете, мы уже больше трех часов с вами работаем, — сказал довольный своим выступлением, но усталый Пухов и посмотрел на Алехина. — Нам нужно постепенно заканчивать. Давайте последних три вопроса.

Про «Боинг» больше никто так и не спросил.

Джейн Эшли кусала ногти перед телевизором.

Ее шеф разочарованно зевал с айфоном в руке.

Евгений Симонов лежал на спине в ванной комнате. Лужа темной крови растекалась по мраморному полу у него из-под головы.

Алехин встал, повесил одну камеру на шею и медленно поднял с пола другую.

— Сергей Владиленович, вы уже уходите? — вдруг спросил Пухов, стоило тому отвернуться и сделать первый шаг в сторону центрального прохода. — Не задав ни одного вопроса? Я вас не узнаю.

Говоря эти слова, Пухов успокаивающим жестом приказал напрягшимся для прыжка охранникам оставаться на своих местах. Мол, все хорошо, все идет по плану, и мы сами тут разберемся… В оперативной комнате заместитель Клопикова вновь уверил генералов, что все в порядке и беспокоиться не о чем — Прохоров просто чудик такой, но Пухов его за это и любит.

— Так и не придумали, Сергей Владиленович, за три часа, какой вопрос задать? — с улыбкой продолжил Пухов.

— Отчего же? — Алехин медленно развернулся и в первый раз за вечер уловил во взгляде президента что-то человеческое, нечто вроде начинающегося волнения. — Хочу.

В зале повисла тишина, свистящая моторами камер, как гюрза перед броском.

У Джейн из прикушенной губы на подбородок сочилась кровь. Глаза стали мокрыми от слез.

— За что ты убил моих детей? — впечатывая каждое слово в передовицы утренних газет, спросил Алехин. — И мою жену?

Тишина стала абсолютной, словно не было больше ни стрекота, ни щелчков видео- и фотокамер. И в этой космической тишине Алехин, как в замедленной съемке, взмахнул тяжелой камерой с телескопическим объективом, как пращой, — и, сделав полоборота, успел выпустить ремешок из разжавшихся пальцев.

Длинный объектив впечатался президенту Пухову Вадиму Вадимычу в висок, а корпус камеры — в переносицу, сломав носовую перегородку, как сухую ветку…

Снайперы не имели права стрелять по красному сектору. Ни при каких обстоятельствах. К Алехину и на сцену со всех ног бежали сотрудники безопасности, выпрыгнувшие отовсюду, как черти из табакерки — возможно, той самой, которой когда-то размозжили башку одному российскому императору…

Голова раскалывалась. От удара по затылку похмелье затянулось еще на сутки. Неизвестные держали Прохорова в каком-то холодном загородном доме. Временами вдалеке было слышно поезд.

Не били, не угрожали. Лишь один раз в самом начале, когда он только пришел в себя, сказали, что пристрелят, если рыпнется. Прохоров не рыпался. Днем его угостили теплыми щами и стаканом водки. Утром сводили в холодный сортир на улице, потом угостили еще рюмкой водки с холодным вáреным-переваренным яйцом с бледным, почти серым желтком, вприкуску с толстым желтушным соленым огурцом. После этого «завтрака туриста» ему связали руки за спиной, замотали голову колючим шерстяным шарфом, от которого нестерпимо воняло нафталином и карболкой, запихнули в машину и везли куда-то полчаса или около того.