Сергей Лойко - Рейс

Гитлер открыл дверь на первый же звонок. Как будто стоял за ней и ждал. Зачем он открыл дверь? Как так получилось? Гитлер сам не мог понять. В руке у него был телефон, а в глазах — ужас. Не говоря ни слова, Алехин выдернул у него телефон, захлопнул за собой дверь и, одной рукой придерживая Гитлера за ворот халата, другой набрал последний высветившийся номер.

— Да, Гитлер, — взял трубку вызываемый абонент. — Что еще?

Голос Книжника Алехин узнал бы из тысячи голосов с первого слова.

— Гитлер капут, — сказал он после короткой паузы. — Как вы, Евгений Тимофеич?

— Твоими молитвами, Сережа, — без паузы ответил Книжник, не меняя тона. — С приездом. Как жив-здоров? Не простудился в океане?

«Значит, я был прав, — подумал Алехин. — Они меня еще тогда вычислили».

— Ну, ты надолго на побывку? — продолжил Книжник. — Как там русский мир? Держится?

Алехин посмотрел на Гитлера. Тот был белее потолка. Было ясно, что Гена заложил его еще в прошлый раз, и Алехин чудом остался жив, раньше времени уехав из Ростова в компании с Рыбниковым и Захаровым.

Какое-то время Книжник с Алехиным молчали, прислушиваясь к дыханию друг друга. Книжник прервал паузу первым.

— Сережа, ты решай там не больно, ладно. Он — душа подневольная, — было слышно, как Книжник делает глоток. — Хотя делай, как знаешь. Крысятничать — западлó.

— Хорошо, только с одним условием, — ответил Алехин. — Евгений Тимофеич, не ищите меня больше. Я тут один проект доделаю и сам вас найду. У нас ведь остаются еще общие темы?

— Остаются, Сережа, остаются, — Книжник сделал еще один глоток. — Буду ждать.

Они одновременно отключили связь.

В следующую секунду Гитлер уже валялся на полу в кухне, притянув ноги к подбородку и скуля. «Менты по яйцам промахнуться не имеют права», — любил говаривать Слуцкий.

— Гена, ты меня очень огорчил, — Алехин вытащил из-за пояса ПМ и взвел затвор. — Ты ж меня крестным своим называл. Тебя бы на куски порезали, крыса, на колбасу, если бы я не нарушил одну из главных заповедей — не класть столько народу из-за одного куска такого говна, как ты. Как же ты мог, сученок?

— Он бы меня убил, Сергей Михайлович, — скороговоркой заверещал Гитлер, даже не пытаясь подняться с пола. — У него везде свои люди. Они следят за мной. Они и вас тогда сами выследили. Я не при делах. Честно говорю… Как на духу, Сергей Михайлович. Вы ж знаете, как я к вам отношусь…

— Теперь точно знаю, как относишься, — Алехин подошел к Гитлеру. — Я думал, что хуже. На колени, ублюдок.

— Не надо, Сергей Михайлович! — уже рыдал в голос Гитлер. — Не берите грех на душу, прошу вас! Умоля-ю-у-у-у-у!

Одной рукой Алехин приподнял и поставил почти невесомого Гитлера на колени, другой поднес ему к виску пистолет.

Гитлер уже не скулил и не рыдал, а только трясся мелкой дробью. На полу из-под его халата растекалась лужа.

Алехин нажал на спуск. Сухой щелчок расколол тишину.

Гитлер без чувств повалился на пол.

Сергей открыл стоящую на столе бутылку теплого «Боржоми» и вылил весь газированный фонтан на голову Филимонова. Тот пришел в себя. Приподнялся на руках и, пятясь, стал отползать, пока не уперся спиной в плиту. Алехин присел на корточки перед ним. Достал из кармана патрон и протянул Гитлеру. Тот схватил его, крепко зажал в кулаке и поднес руку к груди. Слышно было, как у него мелкой дробью стучат зубы.

Алехин встал и пошел к двери.

— А деньги, Сергей Михайлович? — снова заскулил ему вслед Гитлер. — Вы ж теперь машину брать не будете?.. Давайте я прям сейчас вам их верну.

— Засунь их себе в жопу, Гитлер, — не оборачиваясь, сказал Алехин и вышел за дверь.

Подполковник Горовой говорил сухо, словно выступал у себя в штабе на разборе учебных стрельб. На собеседников он старался не смотреть.

— Я потом два раза проверял время, эшелон, координаты уничтожения цели. По карте сверялся. По нашей секретной километровке. Потом по диспетчерской, в открытом доступе. На чатах профессиональных, в дискуссиях летчиков, диспетчеров. Дата, время, высота — все сходится. Ошибки быть не может. Они не тот борт сбили.

— То есть вы — военный хотели сбить?

Горовой уловил смену личных местоимений и впервые за весь разговор посмотрел Алехину прямо в глаза. Взгляд ему не понравился.

«Журналист прав, — подумал подполковник, которому Островская представила обоих как американских журналистов. — На все сто процентов. Не они, а мы ».