Сергей Лойко - Рейс

— Бессмертный Иоганн Себастьян, — глядя куда-то сквозь гостей, произнес скрипач. И, слегка грассируя, с легким театральным пафосом, будто раскланивался после аплодисментов и объявлял следующий номер, пояснил: — «Чакона» Баха. Великая, музыка! Вечная!

Липа бросилась к скрипачу, обняла и несколько раз поцеловала в щеки, нос и губы. Белкин развел руки со смычком и скрипкой в стороны, словно пытался уберечь их от Липиных поцелуев.

— Все, все, девочка моя, — ласково сказал он. — Будет, будет. Меня чуть инфаркт не хватил, когда увидел, как вы с молодым человеком убегаете от взрыва. Пришлось за скрипку взяться, чтобы как-то успокоиться… И телефон твой отключен. Почему? — вопрос был адресован Липе, а между тем мутные глаза Белкина уперлись в лицо Алехина и застыли не мигая.

Сергей тоже, не отводя глаз, внимательно рассматривал этого человека.

На вид Рудольфу Ивановичу Белкину было за сорок пять. Высокий, подтянутый, стройный. Скрипка, немецкая фабричная копия Страдивари ХIХ века, в его руке добавляла облику аристократизма. Вот только глаза… Глаза — нехорошие. Как у Гитлера в Волчьем логове или на турбазе «Хрустальная».

— Он сгорел, — объяснила Липа.

— Прекрасно. Возьми себе у Савелия новый. Если у него нет, пусть купит.

— В Донецке сейчас такой не купишь.

— Не переживай. Он найдет, — Белкин почесал смычком подбородок. — Из Москвы выпишет. Или из Киева, в конце концов. Это все такие пустяки, что… Благодарю вас за героическое спасение жизни этого чудного создания, — наконец обратился Белкин к Алехину. — С кем имею честь?

— Жданов. Юрий Петрович Жданов. Просто Юрий.

Липа освободила Белкина от своих объятий, вытерла у него со щеки остатки своей помады и уселась за широкий и длинный дубовый стол. Взяв из хрустальной чаши гроздь зеленого винограда, она стала с интересом наблюдать за церемонией знакомства ее благодетеля с ее спасителем.

— Ну что ж, просто или сложно Юрий, перед тем как пригласить вас в столовую на ужин, хотел бы в знак благодарности и уважения выпить с вами рюмочку.

Белкин положил скрипку со смычком на край стола и пожал Алехину руку. Рука у него была вялая и потная. Затем, указав ему на стул на изогнутых ножках рядом с тем, на котором сидела Липа, Белкин прошествовал, скрипя сапогами и присвистывая их подкованными металлом каблуками по паркету, к огромному бару в стене и достал из холодильного отделения запотевшую прозрачную бутылку белого вина с латинскими буквами и каким-то замысловатым вензелем из виноградных гроздьев на этикетке. Липа начала резать пластиковым ножом сочный бархатный персик. У Алехина засосало под ложечкой. Усевшись рядом с девушкой, он взял из чаши гроздь белого кишмиша. Между тем Белкин вернулся к столу с бутылкой в одной руке и тремя высокими хрустальными бокалами в другой.

— В жару жажду утоляет не вода или пиво, а белое вино, — наставительно сказал он. — Только при условии, что оно правильно охлаждено. Я вас сейчас угощу, если вы не возражаете, моим любимым рейнским «Рислингом», выработанным из винограда с «королевской лозы» заботливыми немецкими виноградарями по соседству с мысом Лорелей, легендарным местом, с вершины которого молодой романтик Генрих Гейне взирал на изгиб Рейна и был так возбужден, что разродился одной из лучших своих баллад из «Книги песен». Подается рейнский «Рислинг» ледяным. Кто пьет этот божественный напиток неохлажденным, подлежит расстрелу на месте без трибунала и следствия.

Белкин разлил вино по бокалам и провозгласил тост:

— За удивительное спасение девушки Лилии героическим добровольцем Юрием. Вы ведь доброволец? — уточнил он, хоть и с улыбкой, но пристально взглянув на Алехина. — Я правильно говорю?

— Так точно, — ответил Алехин и одним глотком выпил весь бокал.

Белкин сделал лишь маленький глоток, вытер белоснежной салфеткой тонкие губы, поставил свой бокал, налил Алехину новый и уселся по другую сторону стола.

— А сейчас расскажите мне, просто Юрий, что произошло с моим добрым другом Платоном, ведь, как вы прекрасно понимаете, Платон мне друг, но истина дороже, — Белкин говорил теперь холодным отстраненным тоном, теплые нотки, услышанные Алехиным в его голосе во время презентации «Рислинга», напрочь исчезли. — Я знаю, что он… его больше нет с нами. Мои люди обнаружили среди пепелища его останки. И не только его.

Выпив залпом и второй бокал, Алехин вкратце изложил, что произошло, пользуясь казенным языком полицейского отчета, в бюрократическую размеренность которого Липа время от времени вставляла гневные инвективы, не вполне цензурно оценивающие роль чеченских добровольцев в вооруженном противостоянии на Донбассе.