Татьяна Алюшина - Сердце просит счастья

– Ты, малая, иди сюда.

Она поняла, для чего он ее зовет, и покрутила отрицательно головой, глядя ему в глаза.

– Сюда, я сказал, – повторил тот особым голосом, и у него сделались совершенно страшными глаза.

– Нет, – ответила Мира, не чувствуя страха, лишь какую-то смертельную лихость, от которой холодило под сердцем – Не хочу.

– Ты что мне стелешь, …? – обозвал он ее грязным словом на блатной фене и искренне удивился. – Покалечу же.

– И от этого я сразу стану тебя любить и уважать? – спросила Мира и кивнула подбородком на перегородку, из-за которой доносились звуки скотского совокупления. – Я так не хочу.

– Поимею, покалечу и закопаю, – ровным, почти ленивым тоном пообещал он.

– И не будешь достоин даже моей ненависти, – не выходя из состояния какого-то отрешенного бесстрашия, ровным тоном ответила Мира.

Что с ней в тот момент происходило? Она искала смерти? Это был совершенно невменяемый отморозок, уже конченый бандит, и пререкаться с ним было равносильно подвигу. Или в силу возраста не понимала, что смерть и физические истязания – это реально?

Он пробуравил ее тяжелым взглядом и вдруг осклабился подобием улыбки.

– Уважаю. Молодец, малая. – И повернувшись, громко объявил всем: – Моя девчонка. Тронет кто или обидит, порешу.

Подошел к ней, ухватил лапищей за подбородок, заглянул в глаза и предупредил:

– Ухаживать стану, подарки дарить, защищать от всех и всего. Моей будешь.

А на следующий день всю эту малолетнюю бригаду задержала милиция во время грабежа с убийством. Из КПЗ этот урка прислал, как у них называется, «маляву», в которой напомнил всем статус, обозначенный им для Миры, и что будет, если ее обидят, добавив, что на воле есть кому за этим проследить.

Это укрепило авторитет девочки Миры в криминальном сообществе, и теперь ее не просто не домогались мальчишки, но и боялись.

Родители Миры, надо сказать, все это время не бездействовали и не сидели сложа руки, ожидая, когда дочь перебесится, они предпринимали все возможные меры для спасения ребенка. Были и беседы с психологами, и с психотерапевтами, и попытки вырвать ее из этой компании, и перевод в другую школу. Приезжал отец и пытался с ней разговаривать и вразумлять. Подключали учителей, врачей, милицию.

Бесполезно.

Она сбегала из квартиры, когда ее сажали под домашний арест, сходила на следующей станции из поезда, когда ее отсылали к отцу из столицы, врала, изворачивалась, придумывала такие достоверные истории, что покупались даже те, кто уже не раз пострадал из-за ее вранья.

И длилось бы это еще неизвестно сколько, и при той стремительной скорости саморазрушения, которую она достигла, точно угробила бы себя безвозвратно и исковеркала бы себе всю жизнь.

Если бы, как водится, не случай.

В том же здании, где они устроили свой штаб, но на первом этаже обитали бомжи, ушлые и хитрые. Они сторонились компании этих отмороженных деток и старались в конфликты не вступать. А на втором повадились зависать наркоманы, даже лежку себе устроили: накидали каких-то матрацев и одеял, воду бутылями натаскали. Но тоже «деток» с пятого этажа опасались и на прямое столкновение не нарывались.

Однажды они, как бывало, сидели всей компанией, курили-пили, обсуждали свои дела, когда внезапно раздался страшный, нечеловеческий, крик, такой дикий, что все замерли с перепугу. Они вскочили с мест и бросились по лестнице вниз, на звук, доносившийся со второго этажа, а добежав, остолбенели, увидев ужасную картину.

Одна из наркоманок, постоянно ошивавшаяся здесь, молодая совсем и все еще довольно красивая девчонка, катаясь по полу, билась в страшных судорогах и орала жутким, смертельно истошным воплем.

– Атас! – гаркнул один из их парней. – Валим отсюда, сейчас кто-нибудь ментов вызовет.

– Да и хрен ли ментам этот гадюшник наркоманский, – возразил второй. – Че им сюда тащиться.

– Валим, я сказал! – распорядился старший.

И все рванули из здания, подальше от жуткой картины…

А Мира осталась.

Она не могла убежать, не могла! Потому что извивающаяся на полу наркоманка в какой-то момент поймала ее взгляд и смотрела прямо ей в глаза. И такой жуткой, адской боли, страха и безысходности, которые были в том взгляде, Мира даже представить не могла.

Тело ее выгибалось в ужасных судорогах, ноги и руки выкручивались настолько неестественно, что трещали кости, она билась головой об пол, корчилась, изо рта шла пена. Она была вся исцарапана о бетон и орала дико, надсадно, так нечеловечески, что эти звуки буром ввинчивались в сознание.