Семен Лившин - Поговорим о странностях любви

Родная, здравствуй!

Можешь представить, что стряслось, если я не ответил на твое письмо. С полковником Котей случилась беда: шел по лестнице, вдруг упал, потерял сознание, еле дотащили до реанимации.

Он был дружен еще с моим отцом, да и мы столько работаем вместе. В общем, я ужасно боялся за него. Когда что-то случается с близким человеком, вдруг понимаешь: если его не станет, то с ним умрет и какая-то часть тебя, твоей души. Это я сейчас что-то пытаюсь себе объяснить, а в первые дни только суетился и паниковал.

Всем отделением бегали сдавать кровь, моя операционная сестра Лера даже привела для донорства своего кавалера Вадика (наверно, хотела испытать его привязанность?). Парень такой здоровенный, что красные кровяные шарики у него должны быть величиной с кулак (шутка). Как видишь, жизнь пытается продолжаться.

Но больше всего старалась Надежда. Впервые я видел, как она по-настоящему переживает. Так имитировать привязанность к шефу не смогла бы даже она. Похоже, что у них с Котей и впрямь что-то было. Тогда-то он, наверно, написал за нее кандидатскую и взял к себе в отделение. Потом, конечно, понял, что она такое, но было уже поздно. А сейчас она выхаживала его четверо суток. Котину жену в первый же день выставила под предлогом карантина и сама не отходила от него ни на шаг. Жалость? Боязнь за человека, который столько лет спасал ее от неприятностей? Подсознательное желание увидеть беспомощным, зависимым того, кого сперва любила, потом боялась? Странная, скомканная, любовь-ненависть, Нет, Вандочка: любовь! Ночью я зашел к нему в палату, она не успела отдернуть руку, гладила его седую щетину. Гладила и повторяла: «Ну, Коточка, потерпи, Коточка!..» И я позавидовал этому полуживому человеку: его любят!

(Вру, конечно: ничьего счастья мне теперь не хочется. Ибо счастье, как выяснилось, это всего лишь умение скрывать свои несчастья.)

Самое странное, что никто так и не понял, что же все-таки произошло с полковником. Анализы ничего не показали, а человек чуть не отправился на тот свет. Как после этого не поверить в наваждения, сглаз и прочую чертовщину.

Только через неделю стало ясно, что полковник будет жить. А может, и мурлыкать про цыган, которые бреют щеки, щеки непростые… Первое, что сделал этот старый черт, когда пришел в себя, обругал всех за малограмотность. Надо было, дескать, взять кровь не у нас, а у него самого, за несколько дней до операции. Потеря крови восполняется довольно быстро, а при операции сосуды кровят меньше. Не объяснишь же ему, что он и так потерял литра полтора! Уж эти мне доктора: во всем они разбираются, а укола боятся, как дети! Когда долго работаешь в больнице, привыкаешь смотреть на болезни и смерть как на что-то такое, что случается лишь с другими. Белый халат и колпак — это вроде силового поля, будто охраняющего тебя от всех напастей. В один прекрасный день это поле исчезает, и ты оказываешься по другую сторону болезни.

Сейчас у Коти были все основания писать завещание, а он и не подумал. Попросил меня в случае чего позаботиться о месте на кладбище, рядом с родителями. Разговор шел вполне деловой, как о переводе больного с коридорной койки в палату. На этом кладбище уже давно никого не хоронят, только «подселяют» к могилам родных. Я ходил по заросшим травой дорожкам и думал: далее родовое имение смерти, ее квартиру, жизнь ухитрилась приспособить для своих надобностей! Чтобы не пугать нас зрелищем вечности или распада, нам оставлены для обозрения потрескавшиеся от времени фарфоровые виньетки с фотографиями покойников. Как семейный альбом, раз и навсегда открытый на последней странице. Здесь, как в любом альбоме, соседствуют тщеславие, горечь, любовь, глупость. Я наткнулся на табличку: «Э. П. Шершугин. Спи спокойно, дорогой Миша!» Вот тебе и вселенская скорбь.

На этот раз хэппи-энд: Котя остался жив, ты прислала такое славное письмо, даже с картинками. Спасибо Серому: он здорово изобразил Азазелло. Поцелуй его от меня, я верну с процентами. Надеюсь, что недолго буду ходить в должниках. Жду тебя насовсем! На-совсем. Посылаю Серому очередную порцию марок. И здесь помог полковник Котя: ему присылают свои новые работы коллеги из разных стран, на конвертах великолепные экземпляры марок. Может, главная цель медицины — развитие филателии?

Целую тебя.

Дорогой товарищ жена!

Ты еще не знаешь, что все уже свершилось. Между тем пошли вторые сутки нашего официального супружества. Поз-дра!